«Есть другие россии. Но мне эта милее»
«Что связывает вас с Владимирщиной?» - спросили у поэта Вознесенского в одном из интервью в начале 1980-х. Поэт дал ответ, льющийся бальзамом на душу губернских жителей: «Я постоянно ощущаю в себе родство с Владимирским краем, его неповторимой природной красотой, его людьми и архитектурой». Родство было не только духовным. Генеалогическое древо поэта Андрея Вознесенского корнями уходит во Владимирскую землю. Прапрадеда поэта по материнской линии - купца Карабанова - несколько раз избирали городским головой Киржача. По данным краеведов, предки Карабановых были в услужении у Бориса Голицына, князя и предводителя Владимирского ополчения в Отечественной войне 1812 года. Правда, сам поэт Вознесенский говорил, что согласно семейному преданию его родственники по этой ветке были крепостными Милославских.
В Киржаче Андрей Вознесенский был частым гостем - приезжал к бабушке на лето. В этом маленьком городке родилась мама поэта Антонина Сергеевна, ставшая для него символом Родины:
Любит Блока и Сирина,
режет рюмкой пельмени.
Есть другие россии.
Но мне эта милее.
«Муром с привкусом цинандали»
Прапрадед поэта по отцовской линии тоже был связан с нашим краем - был настоятелем Благовещенского монастыря в Муроме. Необычайная судьба предка волновала Вознесенского. По семейной легенде, грузинский княжич шестилетним мальчиком попал в плен при подавлении Имеретинского восстания. Семьи знатных повстанцев были вывезены в Россию, и так прапрадед поэта оказался во Владимире. Княжича усыновил сельский священник и дал ему новое имя Андрей Полисадов. Полисадов окончил Владимирскую духовную семинарию, женился и служил в селе Шиморское (ныне Нижегородская область). Учительствовал, составлял словарь наречий своего прихода. В первом издании «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля были 153 слова от Полисадова. Увлекался музыкой, археологией (дружил с семьей графа Уварова). После смерти жены постригся в монахи под именем Алексий. В 1882 году стал настоятелем Благовещенского монастыря в Муроме, а вскоре его возвели в архимандриты и назначили благочинным Троицкого и Спасского монастырей.
И ложился в архив синодальный
Муром с привкусом цинандали.
Почему он бежать не пытался?
Не из страха ж или конвоя?
Полюбил он лес за Окою,
это поле с немым укором,
где тропинка ‑ прямым пробором,
как у всех его прихожанок.
Земную жизнь Алексий (Полисадов) закончил в возрасте 80 лет в 1894 году. Похоронен у алтарной части Благовещенского собора. Могилу прадеда Вознесенскому помог найти местный краевед, в прошлом директор Муромского музея Александр Анатольевич Золотарев.
Вознесенский в 1979 году приезжал в Муром, чтобы пролить свет на судьбу прадеда.
- Он приходил к нам в музей, смотрел рукописи, церковную утварь, - вспоминает сотрудница Муромского музея заслуженный работник культуры Ольга Аскольдовна Сухова. - Меня поразило, что поэт в итоге сделал подобие научной работы в стихах, со сносками.
В поэме «Андрей Полисадов» и правда художественный вымысел переплетается с краеведческими сведениями. Например, описывается реальная перестройка Благовещенского собора, произведенная Полисадовым.
Церковь теплую свел с холодной
аркой циркульной, бесколонной,
полстены проломив при народе.
Арка ахнула переходная
как глубокий вздох о свободе!
А над аркой, стену осиля,
повелел написать Алексия.
Фрески действительно были заказаны Полисадовым. Однако утверждение, что святой вышел «по-грузинскому царебровым» и похожим на настоятеля, по мнению Ольги Суховой, - преувеличение. Кстати, Сухова вообще ставит под сомнение грузинское происхождение Полисадова.
После выхода поэмы в журнале «Новый мир» Андрей Андреевич вновь приезжал в Муром, встречался с читателями. Местной публикой «Андрей Полисадов» был воспринят неоднозначно. По настоянию атеистически настроенной общественности все до единого экземпляра журнала изъяли из библиотек. Но библиотекари успели перепечатать запрещенную поэму и уже в виде самиздата давали читать любознательным горожанам. Сотрудники музея ее знали наизусть и цитировали во время экскурсий.
«Капа была святая»
Со стихотворением «Прадед», написанным еще до поэмы, приключилась история еще более драматичная. Это стихотворение было вымарано из первой книги Андрея Вознесенского «Мозаика», изданной во Владимире в 1960 году. Значимое событие в литературной жизни города подробно описывает Игорь Вирабов в книге «Андрей Вознесенский», изданной в серии «ЖЗЛ».
Все началось со знакомства в Центральном доме литераторов с супругами Тарасенковыми из Владимира. Николай был художником драмтеатра, Дуня ‑ преподавателем литературы в пединституте. Они организовали творческий вечер поэта, после которого к нему с деловым предложением подошла Капитолина Леонидовна Афанасьева, главный редактор Владимирского книжного издательства. За возможность обзавестись первым собственным сборником Вознесенский ухватился.
«Капа была святая. Стройная, бледная, резкая, она носила суровое полотняное платье. Правое угловатое плечо ее было ниже от портфеля. Она курила «Беломор» и высоко носила русую косу, уложенную вокруг головы венециановским венчиком. У нее был талант чутья. Она открыла многих владимирских поэтов. Быт не приставал к ней. В ней просвечивала тень тургеневских женщин и Анны Достоевской. На таких как она держится русская литература... Но когда вышла «Мозаика», грянул гром», - вспоминает Андрей Андреевич.
Книга, изданная тиражом в пять тысяч экземпляров, поступила в продажу, но затем ее спешно вернули из магазинов. 31-ю страницу вырезали и меняли «Прадеда» на «Кассиршу» (куда более крамольную, на современный взгляд):
Кассирша, осклабясь,
косилась на солнце
и ленинский абрис
искала в полсотне.
Но не было Ленина.
Она была фальшью...
Была бакалея.
В ней люди и фарши.
Скандал докатился до столицы. Капитолину Афанасьеву вызывали на ковер в Министерство культуры. «Сановный хам, министр культуры Попов, собрав совещание, орал на нее. Обвинения сейчас кажутся смехотворными. Например, употребление слов «беременная», «лбы» квалифицировались как порнография и подрыв основ. Министр «шил политику». Капа, тихая Капа прервала его, встала и в испуганной тишине произнесла вдохновенную речь в защиту поэзии. И, не докончив, выскочила из зала. Потом несколько часов у нее была истерика», - рассказывал потом Вознесенский.
В продажу «Мозаика» так и не вернулась. А часть разлетевшегося тиража можно было купить с рук за тридцать рублей при государственной цене в 1 рубль. Директор издательства Мацкевич получил строгий выговор, а Капитолине Афанасьевой этот эпизод стоил карьеры.
«Город чужд экскурсантам и турам»
С краеведческой точки зрения интересны также поэтические зарисовки Вознесенского с суздальской и муромской натуры в дотуристическую эпоху.
Прибыл я в целомудренный Муром.
Город чужд экскурсантам и турам.
Шел июль. Сенокосы духмяные.
За Окою играли Тухманова.
Шли русалочки со смешочками,
огурцы уплетая сочные.
В 1958-м, в год музейного объединения, когда лицом города была еще не седая старина, а румяные доярки, Вознесенский написал стихотворение «По Суздалю»:
По Суздалю, по Суздалю
сосулек, смальт ‑
авоською с посудою
несется март.
И колокол над рынком
мотается серьгой.
Колхозницы ‑ как крынки
в машине грузовой.
Я в городе бидонном,
морозном, молодом.
«Америку догоним
по мясу с молоком!»
Кстати, Суздаль (наряду с Киржачом и Муромом) можно назвать знаковым местом для рода поэта - внучка Андрея Полисадова Елизавета вышла замуж за Николая Петровича Вознесенского, врача, сына священника из Суздальского уезда. Корнями своими Вознесенский интересовался, разыскивал родственников, встречался с ними, пытался составить генеалогическое древо.
Суздальская Богоматерь,
сияющая на белой стене,
как кинокассирша
в полукруглом овале окошечка!
Дай мне
билет,
куда не допускают
после шестнадцати...
На историческую родину, в край детства Андрея Вознесенского всю жизнь тянуло. Он часто бывал в Суздале, Муроме, Владимире. Последний раз поэт выступал во Владимире в августе 2000 года в городском Дворце культуры.