Свидетельства эпохи
Мы встретились в уникальном владимирском музее «Наше военное детство». Здесь энтузиасты во главе с руководителем областной организации «Дети войны» Людмилой Бундиной воссоздают домашнюю обстановку 1940-х годов. Для многих владимирцев, хлебнувших военного лихолетья, посещение музея - возможность окунуться в воспоминания, вывести из омута памяти своих родителей, молодых, живых, верящих в Победу...
Есть в экспозиции аккордеон и гармошка, с которыми отцы-фронтовики прошли войну. Привезенная из покоренной Германии пишущая машинка. Кукла, подобранная бойцом в разрушенном немецком доме. Недавно коллекцию пополнила сумка-кофр военврача...
Разглядывая мебель, игрушки, книги, тетрадки, фарфоровые статуэтки времен своего детства, владимирцы рассказывали, как жили в тылу в военные годы.
Летят вражеские самолеты
Из Владимира ушли на фронт 24 724 человек из 60-тысячного населения города. Половина жителей города. В тылу остались в основном женщины и дети, старики. Над тихим Владимиром в первый период войны пролетали немецкие самолеты бомбить Горький. На Владимир упали всего две бомбы, и те не взорвались. А вот на Горький…
Елена Васильевна Орлова в войну жила с родителями и сестрами в Горьком.
- Помню, как каждую ночь происходила бомбежка завода. Сама воздушная тревога вызывала истерику, - рассказывает Елена Васильевна. - У нас уже все было готово к тому, чтобы бежать вечером в бомбоубежище вместе с мамой. Каждому из троих детей что-то приходилось брать с собой. У меня было приготовлено ведерко с водой, у сестры - одеяла, у брата – рюкзачок с едой.
А потом уже так интенсивно стали бомбить завод, что нас уводили за город, где в оврагах выкопали такие пещеры для укрытия людей. Балкон одного из трехэтажных домов для работников семей ИТР (мой отец Василий Дмитриевич Емелин работал в конструкторском бюро автозавода), где мы жили, выходил на улицу перед центральной проходной автозавода. Уже тогда территория ГАЗа (тогда «ЗИМа» – завода имени Молотова) была огромной. И вот ночью бомбят, к обеду наши расчистят территорию от обломков и начинают вывозить фрагменты тел погибших прямо в открытых полуторках. Я помню, к нам все соседи приходили на балкон и смотрели сверху на колонну этих грузовиков. Может, кто-то из своих погиб? А из кузовов торчали, покачиваясь от движения грузовика, руки, ноги. Узнать своих было невозможно. Оплакивали всех.
И уже от диспетчера люди узнавали, какой цех разбомбили - то шасси, то литейный, то 5-й… Но более подробные новости с завода доходили раз в две недели, когда отца и его коллег из КБ отпускали домой помыться.
Однажды невзорвавшуюся бомбу дети обнаружили прямо во дворе. Стали в нее камешки бросать, и бомба взорвалась. Из семьи наших приятелей сын погиб. А дочь осталась инвалидом.
Наконец родители решили нас вывезти в деревню за Окой. Но нужно было на лодке переехать реку. А по рекам непрерывным потоком везли различные военные грузы, в том числе бензин и керосин из Баку. Буксиры тащили по нескольку барж. Река выглядела как сейчас загруженная автомагистраль. И вот нашли старика с лодкой. Он говорит, что перевезти трудно, нужно проскочить между караванами судов.
Днем налетали немецкие самолеты бомбить суда на реке. И мы попали в эту дневную бомбежку. В лодке были три женщины, и у каждой по трое детей. Разлившиеся нефтепродукты вспыхнули, и по воде пошла стена огня. Помогая старику, гребли руками и еле добрались до берега. Лодочник кричит: «Бегите от берега!» А берег крутой, карабкаться пришлось. Вещи бросили в лодке, как были, я в сарафанчике и сандаликах. Скорее повыше на берег. И только увидели – как спичка вспыхнула лодка…
Низкий поклон нашей деревне! Она нас спасла. В деревне нас и одели, и обули, и накормили. Деревня была на высоком берегу Оки. И вечером, когда стадо загоняли, был слышен с неба гул от летящих самолетов, мы видели эти вражеские эскадрильи. Они направлялись в сторону Горького, Гороховца и Дзержинска. А поздним вечером, уже высоко, летели самолеты назад, на запад. Со стороны города поднималось зарево. Жутко! Очень боялись за отца, который остался на заводе. Моя мама Александра Алексеевна удивлялась, что я помню все это. Но, видно, детская память сохраняет то, что потрясло и родителей, которые были с ними…
Не узнала...
О жизни в селе во время войны вспомнила и Лидия Сергеевна Огурцова - она пришла в музей с восьмилетней внучкой Дашей. Лидия Сергеевна жила в деревне Сергеихе Камешковского района.
- Родители работали на фабрике имени Карла Либкнехта, - вспоминает она. - Отец ушел на фронт в 1941 году и уже в октябре погиб, прислал, как рассказывала мама, единственное письмо. Наши матери трудились по 12 часов. Вместо семи станков мама стала работать на 14-ти. Нас трое детей, а маме давали 800 грамм хлеба. Порежет на кусочки. Мы помогали на огороде, сено сушили. В школу мама нам мяла картошку и давала немного молока, у нас были козы, и это очень выручало. В 8 лет я доила коз, дрова таскала. Фабрика выпускала марлю. Нам давали рулоны марли, и мы под руководством учителя делали бинты, упаковывали в коробки и отправляли на фронт.
Лидия Ивановна Лушникова с волнением вспоминает, как не узнала отца, когда он вернулся с фронта. Лидию тоже отправили из города жить в деревню к бабушке. И вот родители приехали за ней после войны. Отец Иван Ильич Волкунцов в звании капитана, в форме с портупеей…
- А я от отца спряталась, - рассказала Лидия Ивановна. - Тогда дети много страшного рассказывали про немцев. И я приняла папу-офицера в военной форме за немца! Родители входят, а я кричу: «Бабушка, мою маму немец взял в плен…» Никогда этого не забуду.
Написать письмо погибшему отцу
Во время встречи в музее «Наше военное детство» Людмила Бундина и председатель региональной организации Российского Союза молодежи Роман Александров рассказали «детям войны» о новой, очень трогательной акции.
Те «дети войны», которым уже слишком трудно или невозможно посетить могилы отцов, погибших на фронтах, пишут им письма. А потом молодые активисты поедут по местам захоронений, прочтут эти послания у могил и оставят там.
Вот что в одном из первых таких писем пишет Валентина Степановна Маркова из Владимира.
«Дорогой папа, Степан Михайлович!
Мы, твои дочери Галя, Валя, Нина, часто вспоминаем тебя. До войны ты работал в городе Кинешма кузнецом, приходил с работы, играл с нами, рассказывал нам сказки, читал детские книжки, угощал нас печеньем и конфетами.
Когда началась война, тебя как специалиста кузнеца высшей категории перевели работать в Москву на военный завод вместе с братом Павлом. Приезжал ты к нам редко и всегда говорил, что будешь добиваться, чтобы тебя отправили на войну с фашистами.
Потом в 1943 году ты сообщил нам, что защищаешь Ленинград, где в этом же году погиб в возрасте 31 года. Затем нам сообщили, что ты захоронен в селе Михайловское Ленинградской области. Мы долго не могли поверить, что ты ушел из жизни и больше мы никогда не увидимся, мы долго плакали. Наша мама работала на заводе, где производили ткань для солдатской формы, по 10-12 часов…
Мы часто вспоминаем, как мама, уходя на работу в 5 часов, оставляла нам на верхней полке горки по кусочку хлеба с кусочком сахара. Мы смотрели на это, и у нас текла слюна, и мы больше не могли уснуть. Немного легче было летом. Мы ели щавель, листья липы, ягоды, грибы.
Самым радостным днем был тот, когда мама рано пришла с работы и сообщила нам, что война закончилась нашей победой.
Мы все плакали от радости и от печали, что никогда больше не увидим нашего отца…»
Завершает Валентина Степановна письмо так: «Папа! Ты герой. Страна и мы будем помнить, что сделала с нами война, мы знаем, что твой подвиг – это подвиг тысяч солдат, которые покоятся рядом с тобой…»
По словам Людмилы Бундиной, такие письма - свидетельства эпохи - могут написать все и передать через местные советы ветеранов или организации «Детей войны».