Ветеран Великой Отечественной и Корейской войн, летчик Михаил Юрин: «Жить надо не за «зелененькие»

Ветеранов той войны осталось мало. Наш нынешний герой - один из них. Он воевал в Великую Отечественную, летал вместе с Покрышкиным, и больше года провел в Корее. После увольнения в запас был на руководящей работе, возглавлял Суздальский общепит. Знаком с известнейшими политиками, легендарными маршалами и даже католическими кардиналами. Знакомьтесь - Михаил Михайлович Юрин.
- Михаил Михайлович, как Вы оказались в Корее?
- В Корею я попал в 1952 году. Там с 1951 года воевали летчики дивизии Кожедуба. И мы - девять летных полков - прибыли им на смену. Перед отправкой целый месяц каждого проверяли, всю родословную: кто, где, откуда. У меня в роду ни одного, как говорится, князя не обнаружили. Признали годным. Правда, пока мы в Корее были, наши родные чуть ли не заложниками оставались... В Корее у нас главная задача была прикрывать с воздуха местную гидроэлектростанцию со стометровой плотиной и мост, соединяющий Корею и Китай. Американцы очень хотели их разбомбить. Но мы им не дали.
- Американцы в свое время опубликовали реестр боевых потерь. И согласно ему, на счету каждого «Сейбра» было по нескольку сбитых МИГов. Потом неоднократно эти данные меняли. Как было на самом деле?
- Судите сами. До нас в Корее были в основном поршневые самолеты. Когда появились МИГи, американцы практически сразу убрали и В-29, и «Шутингстары» из-за их огромных потерь. Даже от дневных бомбежек отказались. У нас только один раз были большие потери - в районе реки Илудзян американцы сбили несколько наших самолетов. «Прихватили», когда наши на посадку шли. А почему? Батареи зенитной еще не было, да и локаторы у нас были слабенькие. Но это только один раз и было. Уже в конце нашего пребывания в Корее в одном только бою наш корпус сбил 21 «Сейбр», а потерял - шесть МИГов.
Хотя, конечно, война - это война. Мы сбивали, нас сбивали. Мне повезло: только один раз в госпиталь попал. Вообще к концу Корейской войны в наших полках оставалось по 18-20 летчиков. А прибыли мы туда с полным комплектом - по 38 летчиков в каждом полку. Такие вот потери. И это нормально, ведь мы, можно сказать, из самолетов не вылезали. Налет у дивизии 10-15 тысяч часов в месяц получался. Судите сами: я за 14 месяцев сделал 342 вылета. Из них 82 - боевых, когда вступали в контакт с врагом. Мы в Корее сбили 1170 самолетов противника - это точные данные. А потеряли около 300.
Я там был с июня 1952 по сентябрь 1953 года. В последний день там у нас было по 4 боевых вылета. За один день корпус сбил шесть «Сейбров». Вообще, я уверен, что сильнее наших летчиков нет и не будет. Пример - поначалу китайцы и корейцы летали по-отдельности. Доставалось им от американцев очень. У нас уже большой опыт был в управлении реактивными машинами, у них - совсем никакого. Потом мы начали вместе летать, свою тактику им показывать. Реактивный самолет - это совсем не то что поршневый. Воевать на нем надо по-другому. Они быстро все освоили. Правда, поначалу считали, что должно быть так: летчик летает, а техник за самолетом ухаживает. А это не совсем правильно: тебе же на машине в бой идти. И еще - азартные они очень - обязательно надо самому вражеский самолет сбить. Дурное дело. Надо же смотреть, кто слева, кто справа. Мы рассредоточивались, а потом бой завязывали. Кто не «соскочит» сверху, тюк - и готово. И когда китайцы и корейцы опытнее стали - наладилось дело. И оттого, что мы стали летать вместе, много пользы было.
- Жизнь дивизии в Корее как была налажена? Быт, досуг...
- Обслуга - местная, только мужчины. Еда тоже - местная, никаких борщей не готовили. Спиртное не запрещали, но никто и не злоупотреблял. Кроме одного... Была у нас обезь­яна по кличке Мартын, дрессированная. Откуда взялась - никто не знал, она нам по наследству от дивизии Кожедуба досталась. Так она приноровилась: кто-нибудь из летчиков стопку водки наливает, она уже тут как тут. Банан чистит, в собутыльники набивается. В итоге спился Мартын и умер.
- А госпиталь?
- В одном из боев задело в голову. Кое-как до аэродрома долетел, приземлился, выключил зажигание и потерял сознание. Лечили в Китае, в городе Олумбей. Мне повезло: как раз в это время Кожедуб для одного из своих друзей прислал в госпиталь из Москвы очень хорошего хирурга. Он и меня заодно «собрал». Так что через месяц я опять в строй вернулся. Поначалу на себя в зеркало страшно было смотреть. Но хирург ободрил: ничего, мол, со временем и заметно раны не будет...
- Увольнения, отпуска...
- Никаких увольнений. Американцы утверждали, что в Корее воюют советские летчики. Наше правительство это отрицало. А чего отрицать, если во время боя в эфире мат-перемат. Когда в 30-е годы в Испанию наших летчиков отправляли, их обучили французскому. Но там наших летчиков было сравнительно мало. А тут - целая дивизия. Разве столько народу за такое короткое время корейский выучит? Так и летали. Но на земле все строго. Зарплату получаешь, идешь что-то купить в город - и то с тобой сопровождающий с маузером. Про отпуск можно было лишь мечтать. Письмо домой и из дома месяц шло. Но люди там прекрасные. К нам очень по-доброму и с большой любовью относились. Правда, нравы у них своеобразные. Как-то раз стало известно, что к нам на праздник женский ансамбль песни и пляски Пекинского радио приедет. Все оживились: потанцуем! Столы накрыли, китайский стали учить. А они строем пришли, все в хэбэшных мундирах, в две шеренги встали, концерт дали и так же строем ушли.
- Итак, наши летчики все это время были привязаны к аэродрому?
- Не совсем. Я, к примеру, с группой товарищей ездил в гости к Ким Ир Сену. 10 суток в его резиденции жили. Он мне подарок для моей жены вручил.
- А по какому поводу ездили?
- Награды корейские получали. Награждал сам Ким Ир Сен. Потом спрашивает: супруга у вас есть? Есть, отвечаю. Передадите ей мой подарок, только дайте честное слово, что откроете упаковку только вместе с ней. Ну, я пообещал. А сам думаю, что же там такое? Бриллианты? Потом оказалось - костюм. Хороший очень. А наши нас за Корею не награждали. Раскладка у нас по тем временам такая была: 30 боевых вылетов - орден Красного Знамени, 80 - орден Ленина. Это кроме оплаты самих боевых вылетов. А Хрущев все нам «заморозил».
- После Кореи где служили?
- После нас перебазировали в Ярославль. Летать закончил на Су-9. А так до 1945 года с Покрышкиным на «Аэрокобрах» летали. После войны в Батуми дислоцировались, границу охраняли. Летали на «Спитфайерах». У турков тогда «Мустанги» были, хулиганили нередко. Летит наш истребитель, а рядом «Мустанг» выкрутасы делает. Потом нас на МИГ-15 переучили. Теперь мы начали выкрутасы делать. Турки из кожи вон лезли, чтобы узнать, что это у нас за самолеты такие: без винта, с плоскостями необычными. Их самолеты-разведчики не раз наш аэро­дром пытались фотографировать. Ни один не смог. А после Кореи нас даже на перехват Пауэрса поднимали. Приказ - сбить. Нам всего 200 километров до него оставалось, когда его вторым ракетным залпом с земли сбили. И мы благополучно вернулись на свой аэродром.
- В каком звании в запас уволились?
- Майором. Вообще, я 20 лет жил, как арестованный - никуда не выезжал, никому ничего не говорил. Жили с женой и сыном во Владимире, в хрущевке. Потом министр обороны приказал, чтобы нам выделили нормальную квартиру. Выделили в течение месяца. Причем мы с женой сами будущее жилье выбирали. В хорошем доме выбрали. Но секретность, которой нас окружили, до сих пор мешает. К примеру, в наших личных делах нет никаких записей о ранениях, полученных в Корее. Хотя к такому отношению я давно уже привык. Жить надо не за зелененькие. Я в своей жизни и радости знал, и горе. Жена умерла, сын погиб. Но у меня три внука и пять правнуков. Они мне нужны, и я им нужен. Но больше всего меня радует - я просто счастлив, что наш главнокомандующий Владимир Владимирович Путин воскресил и российские ВВС, и армию в целом. И к нам, ветеранам, отношение в корне поменялось. В лучшую сторону.