«Давала обед на 18 человек с министрами и их женами»
Исследователи сходятся во мнении, что свой неповторимый неоготический облик главный дом усадьбы приобрел во время перестройки в начале ХХ века. Однако до сего момента вопрос об авторстве проекта оставался открытым. Предполагалось, что руку к муромцевскому дворцу, построенному в 80-е годы XIX века по проекту Бойцова, могли приложить архитекторы Клейн, Кольбе, Родионов и даже Александр фон Гоген. Однако старший научный сотрудник ВСМЗ Ольга Барченкова нашла в архивах письма Елизаветы Ивановны Храповицкой (супруги хозяина усадьбы) к дочери архитектора Петра Бойцова Марии и поставила точку в научном споре.
«Папа твой настроил здесь чудеса, дом великолепный, вот ты махнула бы сюда, я была бы рада», - писала Елизавета Ивановна Храповицкая своей младшей подруге из Муромцева 17 июня 1907 года.
Бойцов работал над ансамблем усадьбы в конце XIX века. Но при строительстве храма во имя святой царицы Александры у него с заказчиком случилась размолвка. Однако из обнаруженной переписки Марии Бойцовой с матерью понятно, что, в конце концов, разногласия между предприимчивым лесопромышленником и модным архитектором были преодолены.
«Я очень рада, что у папы по-старому опять отношения с Вл. Сем. Он у нас часто наведывается, даже другой раз заезжает по два раза. Точно хочет вознаградить себя за то время, когда они не видались. Видно, сознал старую пословицу: старый друг лучше новых двух», - пишет Марии Бойцовой ее мать Аделаида Александровна 6 июня 1909 года.
Или вот еще от 23 августа 1909 года: «…Папа четвертый день катает с В. Сем. на его дорожном автомобиле, на котором тот приехал из Владимира, а теперь они осматривают окрестности Москвы...». Бойцов нередко гостил у Храповицкого и в Муромцеве по нескольку дней.
Письма Елизаветы Ивановны к Марии Бойцовой дают представление об образе жизни и круге общения Храповицких. «Новый год была дома, у меня были гости… На днях я давала обед на 18 человек с министрами и их женами…». Это она пишет подруге из Петербурга 12 января 1906 года. А вот 17 июня 1907 года из Муромцева: «Пробуду здесь до 8 августа, 9 августа еду в Петербург и 15 августа в Италию лечиться в Сальсомаджоре, брать грязевые ванны, это четыре часа от Милана, скучная дорога, но необходимо подправить себя на зиму».
«Три раза нас хотели расстрелять»
Революция круто изменила жизненный уклад фрейлины Храповицкой. Два письма, обнаруженные старшим научным сотрудником ГИМ Еленой Букреевой в частном французском архиве, проливают свет на белые пятна в биографии хозяйки Муромцева. Это письма Елизаветы Ивановны французскому археологу и этнографу, исследователю России барону де Баю. С Храповицкими он, вероятно, познакомился в самом начале XX века в Петербурге. А в июне 1921 года с интервалом в 7 дней Елизавета Ивановна отправляет ему из Монте-Карло два письма с мольбой о помощи.
«Я нахожусь здесь с 5 мая 1919 года. Я была эвакуирована французами из Одессы 5 апреля 1919 года. Я не смогла взять с собой ничего из своих вещей и, приехав, сразу была доставлена в консульство в Ницце, где несколько преданных друзей пришли мне на помощь. Сейчас мои друзья из России буквально остались без средств к существованию. Я живу вместе со своим крестником, полковником гвардии Николаем Най-Пумом (из Сиама), русским подданным, также оставшимся без средств».
Далее Елизавета Храповицкая просит у барона помощи в трудоустройстве Най-Пума. «Имея миллионы в России, здесь я не могу получить ни гроша, ведь денег не хватает даже для того, чтобы открыть небольшое предприятие», - жалуется она.
Судя по письму, отправленному через неделю, де Бай сам нуждался в помощи. «Ваше письмо сделало меня поистине несчастной. Я и представить не могла, что Вы были в России с 1914 по 1920 год. Я прекрасно понимаю Ваше физическое и моральное состояние. Я сама была там до 5 февраля 1919 года – три раза нас хотели расстрелять, но, благодаря моему племяннику, датский консул в Москве нас спас».
И все же Елизавета Ивановна повторяет свою просьбу о содействии в трудоустройстве Най-Пума. «С момента отречения от трона Его Величества императора, который приходится ему отцом (крестным. — Прим. авт.), на меня легла вся ответственность за его дальнейшую судьбу. Я полностью разбита с самого начала революции. Сейчас у нас не хватает денег даже на кусок хлеба… Мы живем в Монте-Карло у моего бывшего дворецкого, который любезно согласился предоставить нам апартаменты всего за 250 франков в месяц. Нигде не отыскать более выгодной цены».
«Тащили всё»
А в это время в доме Храповицких в Муромцеве открылся лесотехникум имени Тюрмера. В мае 1928 года 68-летняя Елизавета Ивановна обратилась за помощью и к крестьянам села Ликино. Ее известное письмо с просьбой выслать денег было опубликовано в газете «Призыв» 2 июня 1928 года под заголовком «Письмо старосветской помещицы и ответ советских крестьян».
Зависторическим отделом ВСМЗ Олег Гуреев, проанализировав публикации о «бывших» помещиках в прессе, вычислил предположительного автора резкого «ответа крестьян». Тему Храповицких в районной газете «Ударник» на заре советской власти вел журналист Лавр Молчанов. В его статьях и в ответе на письмо Елизаветы Ивановны встречаются одни и те же штампы. «15 лет прошло с тех пор, как рабочий класс и трудовое крестьянство учинили полный расчет Храповицким и их прихвостням, но эти бессовестные наглецы-паразиты и по сие время всякими мерами и способами стараются вновь присосаться к телу рабочего и крестьянина» (1932 год, газета «Ударник». - Прим. авт.). Гуреев полагает, что именно из статей Молчанова происходят титулы графа и князя, которыми ошибочно в свое время «наградили» дворянина Владимира Храповицкого.
Революционные события в Муромцеве описаны и в дневниках Ивана Ивановича Родионова, чей отец работал у Храповицкого старшим пекарем. «Сразу же после свершения Октябрьской революции имение осталось как-то не задетым революционным процессом. Но уже с первых весенних дней 1918 года «придворное начальство», почувствовав всю трагичность своего положения, строгость сменило на безразличие…»
Пока создавались комитеты бедноты, первый из которых, кстати, возглавил отец Родионова, началось расхищение барского имущества. «Тащили все, что могло сгодиться в личном хозяйстве или сохранено до возможности продажи либо обмена. Это были орудия сельскохозяйственного производства – плуги, бороны, сбруя; похищали мебель, зеркала и пр. и пр.». Даже урожай с полей растаскивали возами по ночам. Когда об этом стало известно в уезде, в деревню прислали отряд по борьбе с контрреволюцией из 20 человек с двумя пулеметами. «Под организующим влиянием комитета бедноты и под страхом ответственности за хищения, все ранее расхищенное, даже увезенное с поля, «злоумышленники» вернули», - вспоминает автор дневников.
Любопытны также обнаруженные американским профессором Линой Бернштейн воспоминания художницы Магды Нахман, написавшей единственный прижизненный портрет Марины Цветаевой. Ученица Петрова-Водкина и Бакста спасалась в Ликино в 1918-1919 годах от голода и холода. Здесь жила ее сестра, вышедшая замуж за лесовода Алексея Кнорре, внука Тюрмера. В Ликино Магда не голодала, но чтобы есть хотя бы картофель, художнице приходилось трудиться на огороде и работать в конторе. В каждом письме она умоляет друзей прислать красок и бумаги, которые здесь оказались в дефиците.
«У меня непрерывное, ненасыщающее сознавание себя художником. И так тяжко заниматься каждый день работой, которую лучше меня исполняет каждый конторщик, каждая поденщица, и не делать того, что никто не сделает, кроме меня. От огородных работ уклониться не могу, питаюсь здесь… Я надеюсь и глубоко верю в то, что не суждено всем бессмысленно погибать от голода, холода и переутомления».
Магда оказалась в Ликино в заложницах. Выяснилось, что уволиться из конторы, чтобы вернуться в столицу, можно было только переводом на другое место работы. Но выход из столь тяготившего художницу положения нашелся. Когда стали создаваться народные театры, ее пригласила в один такой на работу Елизавета Эфрон. И в ноябре 1919 года Нахман с радостью покинула Ликино. А образ революционного Муромцево запечатлен в ее письмах друзьям: «Все это огромное и когда-то образцовое лесное хозяйство разрушено совершенно, работ никаких не производится и держится все одним надувательством. И везде кругом все так, нигде работ не производится. Даже для себя дров здесь нет. А лес кругом. Когда-то же отсюда возили дрова в Москву…».
Фото из альманаха «Муромцево. Между минувшим и грядущим».