- Расскажите, как оркестр появился? На это ведь надо было решиться в 1990-е! И как он стал губернаторским?
- Это было спонтанное решение наше с Эдуардом Митрофановичем. Был небольшой фонд экономии. Дали объявление. Но поскольку я, работая в профессиональном коллективе, знал, что все нужно делать самому, то нанес визит нашим авторитетным струнникам из музыкального колледжа и назначил прослушивания.
Каких-то людей мы взяли не слушая, зная их уровень. 1 апреля 1998 года собрались на первую репетицию струнным камерным составом в Георгиевской церкви. Сели в кружок вокруг рояля и начали разбирать первое произведение. Это была кантата «Аве Верум» Моцарта. С того дня и до сих пор в оркестре Анна Сербина, Ирина Макарова, Екатерина Фролова, Татьяна Корнилова, Лариса Гаврилова, Людмила Андрианова.
Наша история уникальная. Она в России аналогов не имеет. В 90-е годы развивали оркестры, которые давно существовали в регионах, либо объявляли всероссийский конкурс за огромные деньги, выделяли квартиры. Но даже если ты собрал хороший оркестр на хорошие деньги, случись завтра какой-нибудь финансовый кризис, у тебя этого оркестра не будет через минуту. Такие случаи в России были.
А наш вариант был естественный. Мы пригласили лучших музыкантов города и начали работать с ними. Стратегически вариант, по которому мы пошли, работает на местную инфраструктуру. Педагоги стали приводить своих студентов. Мы дали несколько концертов, в одном из которых я с ними выступил как пианист — в последний раз в роли солиста.
Осенью мы устроили презентацию оркестра в филармонии, пригласили губернатора. После этого в ноябре вышло постановление Николая Виноградова, и оркестр получил наименование «губернаторский».
А дальше мы прошли все исторические фазы формирования симфонического оркестра с XVIII века. Добавили духовиков, потом увеличивали духовой состав, как это было в эпоху романтизма. Последней у нас появилась группа ударных. Она и исторически в оркестре появилась последней.
- Насколько полон сейчас состав оркестра? И какой репертуар ему подвластен?
- Состав полный абсолютно. Финансирование нам позволило с этого года наконец-то доукомплектоваться. У нас два фаготиста, гобоистка приехала, еще одна гобоистка приедет. В планах - усиление состава и дальнейшая комплектация. А что касается репертуара, то мы 15 лет назад играли репертуар, который надо бы играть таким составом, который у нас только сейчас сформировался. Где-то приглашали москвичей, где-то не приглашали и выкручивались другим способом. Но все это время планку отодвигали, как удочку с морковкой перед носом у ослика.
Мне кажется, это единственно возможный способ развития дела не только симфонического оркестра, а любого предприятия. У меня привычка жить даже не завтрашним, а послезавтрашним днем. Идет генеральная репетиция программы, а в голове уже следующая программа. Часть сознания все время впереди.
- Что же будет послезавтра? Опера во Владимире?
- Я всегда мечтал научиться заглядывать в будущее, угадывать новые реалии. Мне кажется, мне это лучше удается, чем молодым людям.
Это было бы неправильно сказать: «Будем строить оперный театр». Я думаю, тенденция идет к строительству большого, многофунционального, мощного культурного объекта. Главное - не наступить на грабли планетария и московских тем «распил денег под мэтра», когда строится центр Вишневской, а потом выясняется, что это полтора подъезда с крохотным зальчиком в крупном офисном центре.
Здесь нужен хороший контроль общественный, государственный и профессионалов от культуры. Там могли бы проходить и оперные постановки большие, и разные культурные события. «Отбабахать» оперный театр и сделать сетку постановок, конечно, можно. Но масштабы города не будут позволять насыщать его публикой все время. А разумно использовать его в многожанровом ключе, отталкиваясь от главного. Главным для нас должны быть Шекспир, Чехов, Чайковский — основа мировой культуры. Академизм должен быть в основе. Этот центр не должен стать похожим на клуб.
- А в репертуарном плане будущее оркестра вы каким видите?
- У нас совершенно новый репертуарный тренд. Мы за редким исключением сейчас отказываемся работать с солистами. Остались Денис Мацуев, Екатерина Мечетина, Николай Луганский — «топовая» обойма. Потому что жизнь коротка, а симфонический репертуар неисчерпаем. Нами исполнены все симфонии Чайковского не по одному разу. Но есть 27 симфоний Мясковского. Мы две играли. Некоторые оркестры не играли ни одной. Есть незаслуженно забытая русская музыка. Например, мы играли «Тамару» Балакирева, эта пьеса сейчас нигде не звучит.
Симфонический репертуар сильно стандартизирован. Он повсеместно превратился в «джентельменский» набор популярных симфонических вещей. Солисты все играют одно и то же: Первый концерт Шопена, Второй концерт Рахманинова, Первый концерт Чайковского. У скрипки — то же самое. Виолончельный репертуар вообще мал. А оркестр растет. И приоритет — в том, чтобы познакомиться с совершенно новой музыкой, неигранной.
Когда репертуар новый для всех — и для дирижера, и для музыкантов, когда мы все вместе вынуждены изучать разные исполнения, читать литературные первоисточники - происходит общий интеллектуальный рост.
С одной стороны, хорошо, когда ты «Евгения Онегина» в 125-й раз играешь, но чувствуется закоснение. К нам фаготист приехал из Сыктывкарского театра. Он так счастлив вырваться на оперативный простор. Я вижу будущее в дальнейшем еще более глубоком погружении в большой симфонический репертуар: Шостакович, Мясковский, Малер, Брукнер…
- Наслышана про особую атмосферу в оркестре, про ваш оркестровый чат, где вы обсуждаете концерты, выбираете репертуар. Насколько вы демократичный руководитель?
- Я не стал бы слово «демократизм» употреблять. Я бы назвал наши взаимоотношения естественными. Между людьми и так достаточно естественных барьеров. И специально какую-то пограничную полосу отчуждения делать, мне кажется, бессмысленно. Любой член коллектива — это сложный комплекс профессиональных качеств, человеческих, чувства юмора. Должна быть определенная пропорция. Профессионализм иногда искупает какие-то недостатки, а иногда нет. И тогда долго не поработаешь.
У нас есть чат ВКонтакте. Все, что связано с конкурсом «Солист оркестра», вырабатывалось в чате. Мы вместе делали положение. В чате звучат предложения разные, потом они реализуются. Мы обсуждаем концерты, когда есть что обсуждать, обмениваемся мнениями.
Нам же важно самим понять, что мы тут созидаем. Ведь после концерта это все в воздухе раз — и растворилось. А что же останется? Обсуждение Восьмой симфонии Шостаковича, например, длилось полночи, потому что люди этим жили. Это не было возможно лет 15 назад, потому что я был другой и они были другие.
Я завидую своей дочери Василисе. Она в последние годы, как флейтистка, приняла участие в исполнении симфоний Малера и Шостаковича, у меня такого опыта в ее годы не было. Она в 14 лет уже знает то, что я узнал, когда мне было за 40.
Это совершенно другие стартовые возможности. Мы нашей молодежи отдаем, что накопили. И завидуем этому поколению. Мы не побоялись посадить на симфонию Малера молодых музыкантов, в том числе из участников конкурса «Солист оркестра».
Само исполнение Восьмой симфонии Малера способно изменить город Владимир. Это не будет так явно заметно. «Вы уйдете с концерта совершенно другим человеком» - мне всегда хочется подальше держаться от подобных воплей лжепророков, Кашпировских и Чумаков от дирижирования. В этом особенность XXI века и информационного общества: ты постоянно находишься в какофонии, в хаосе, где происходит это коллективное колдовство. Общество как живой организм крутит от этого судорога страшная. Необходимо научиться слышать главное, что-то действительно важное. Для этого нужен какой-то фильтр.
- Вы ассоциируете себя с неким компасом для владимирской публики, которая вот уже 20 лет может приходить на ваши концерты и определять для себя линию горизонта?
- Мне кажется, только в последнее время это стало возможным. Необычный подход к выбору репертуара — это все в последние годы. Раньше многое делалось по инерции.
- Двадцать лет – огромный путь. У вас были моменты, когда хотелось все бросить?
- У всех когда-нибудь опускаются руки. Но у дирижера это должно компенсироваться самообладанием. У дирижера психика должна быть, как у десантника, голова работать, как у разведчика. А вот попробовать реализовать себя в чем-то ином - не оттого, что руки опускаются и все плохо (все в порядке!) - я об этом думаю.