Он был уроженцем деревни Мауринка Гусь-Хрустального района. Оттуда и ушел на фронт в ноябре 1941 года. Прошел всю войну, домой вернулся в мае 1946-го. Награжден орденом Славы, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга». Его военные фотографии сгорели в 1964-м при пожаре, но я помню его голос, его поцелуи в макушку.
Уже взрослой я расспрашивала родных: что дед рассказывал о войне? Мама, мои дядья и тетя говорят, что совсем немного. Не любил он ее вспоминать. Мрачнел и страшно расстраивался. Его слова: «Тот, кто был на войне, никогда не станет стремиться и призывать к новой. Потому что в войне одни только боль, грязь и горе. А еще обессиливающий постоянный голод». Сгубивший дедушку рак желудка — это тоже наследие военных лишений.
Дед рассказывал, что к концу войны был на пределе сил, как и его товарищи. Их вперед гнала злость: «Даже доходяги и раненые рвались быстрее на фронт».
В боях за Белоруссию деда контузило. Один глаз пришлось оперировать. Оперировать надо было оба, но второй чуть-чуть видел, и дед не стал рисковать и им — операция-то шла в полевых условиях. Он все выдержал — на той самой злости, которая возникла в нем после жуткой находки в одном из освобожденных белорусских сел. Там в колодец были сброшены тела малышей, все исколотые штыками. «После этого не было бы винтовки, я бы пошел фрицев зубами грызть», - говорил дедушка моей тете. Уже после войны, каждый год выпивая на 9 Мая победные 100 грамм, он плакал, вспоминая тех белорусских малышей, и шептал: «Мы отомстили!»