- Гузель Шамилевна, с чем вы связываете успех своих книг у читателей?
- Оба романа я сознательно простраивала на двух уровнях: личном и «большом». Первый уровень «Зулейхи…» - мелодраматический, это история не любимой мужем женщины, которая поздно рожает своего первого (выживающего) ребёнка. Она всем жертвует ради него, а потом встаёт вопрос: можно ли с ребёнка просить возмещения за эту жертву?
Под этой личной историей я «утопила» большую историю – историю раскулачивания и кулацкой ссылки. То же самое с романом «Дети мои». Первоначально это история немолодого человека, который встречает в позднем возрасте первую любовь. Потом внезапно теряет её и остаётся на руках с непонятно чьим младенцем. Ребёнок ему не нужен, но тем не менее герой вынужден его взращивать. Это история рождения любви от нелюбви. Личная история в каждом тексте главная, и читатели, надеюсь, могут в ней себя узнать. А политический мотив очень важен, но тем не менее на втором плане.
- Есть особые группы людей, которые могли бы в ваших романах найти себя, свою боль: репрессированные, переселенцы в период Большого террора, русские немцы со своей особенной судьбой. Вы осознанно выбрали эти социальные группы или это совпадение?
- Каждому автору необходим некий плацдарм, отправная точка, от которой он пойдёт писать большую вещь. Роман - это забег на длинную дистанцию, и нужна сильная внутренняя пружина, чтобы эту дистанцию выдержать.
В случае с романом «Зулейха открывает глаза» такой опорой для меня был внутренний вопрос о характере моей бабушки, попытка разобраться в отношениях с близким человеком, который в чём-то определил мою жизнь. Бабушка провела шестнадцать лет в сибирской ссылке, там характер её закалился так, что мне приходилось с этим характером буквально-таки «уживаться». Это был очень жёсткий и серьёзный человек, и меня интересовало: что случилось с ней такого там, на Ангаре, что её так выковало? Всё остальное наслаивалось, прибавлялось.
Что касается романа «Дети мои», где речь идёт о поволжских немцах в ранний советский период, то плацдармом для меня была любовь к Волге и немецкой культуре. Я выросла на Волге; по образованию я учитель немецкого языка. Было интересно объединить эти две темы. Об отдельных социальных группах, названных вами, я не думала.
- Достаточно ли, с вашей точки зрения, раскрыта в литературе тема репрессий?
- Мой интерес к ранним советским годам такой большой, что какую бы историю я ни начинала придумывать, то неизбежно скатываюсь в эти двадцатые-тридцатые. В них всё перемешано: с одной стороны, трагедии огромные, смерти, страх, а с другой – взлёт энергии, подъём душевный, энтузиазм невиданный, вера настоящая. Собственно, второй роман - о вере в советскую сказку, которая не сбылась. Мне кажется, что недостаточно много правды написано об этих годах. В это время завязались узлы, которые мы распутываем до сих пор. Мне очень интересно не то чтобы разбираться, это очень смелое слово, но чуть-чуть заглядывать за то, что скрыто от нас прошедшими ста годами.
Наши родители, бабушки-дедушки - это люди «молчащего поколения». Узнать из их уст о том времени у меня лично не получилось. Одна бабушка рассказывала чуть больше, а дедушки не рассказывали совсем. Один из них прошёл Великую Отечественную войну, четыре года был на фронте. Он прожил долгую жизнь. Мы с ним хорошо общались, разговаривали на самые разные темы, но ни единого сюжета, эпизода из своих фронтовых лет он мне не рассказал, как я ни расспрашивала. Он не хотел, не мог; предпочитал молчать. И теперь, чтобы понять, что там происходило, я должна читать мемуары других людей, пытаясь разобраться, где правда, а где не совсем.
Эти годы скрыты от нас пеленой молчания, сквозь неё хочется проникнуть, ну или хотя бы чуть приоткрыть ее. Роман «Дети мои» - о молчащем поколении. Главный герой практически всё романное действие не говорит. Он - то самое поколение, которое своим молчанием старалось уберечь детей от происходившего снаружи. Но насколько правомерна эта попытка оберечь молчанием? Можно ли её допустить? К чему она приводит? - вот что меня интересовало.
- Какое место в вашей жизни занимают сказки?
- Сказка - это первый вымысел, с которым сталкивается маленький человечек и на его примере с двух-трёх лет учится осознавать себя в мире. Без понимания сказки позже, в юности и во взрослом возрасте, не будет понимания другого большого нарратива - повести или рассказа. Сказка определяет роман “Дети мои”, занимает центральное место. В книге много сказочного, при этом оно создаётся исключительно через язык, метафоры, отсылающие к немецким сказкам, и богатое воображение героя. Баху постоянно мерещатся фольклорные немецкие образы в реалиях советских лет. На самом же деле ни единого мистического происшествия, ни единого волшебства в произведении нет. Его можно назвать реалистическим.
- Бывали ли вы на Ангаре, когда писали «Зулейху…»?
- К сожалению, нет. Конечно, я хотела посетить то место, где в 1930-1946 годах жила в ссылке бабушка, посмотреть на всё своими глазами. Этот посёлок ссыльных назывался Пит-городок и располагался на одном из притоков Ангары. Однако он давно исчез с карт, там никого нет, дома разрушены, остались одни фундаменты, поросшие травой. Туристы на байдарках, проезжая мимо посёлка, сфотографировали его остатки. Чтобы добраться до него, мне пришлось бы доехать до Лесосибирска, дальше отправиться на наёмном катере или с туристической группой на байдарке. Я не рискнула забираться так далеко и описывала тайгу по знаниям тайги марийской и уральской.
Место романного действа «Детей моих» гораздо ближе, и, конечно, я съездила и в Саратов, и в Энгельс, и в Маркс.
- Как долго вы работали над книгами?
- Первый роман я два года продумывала - хаотично, небрежно, необязательно, много, но бестолково. А потом написала сценарий, учась в Московской школе кино, и на основе этой учебной работы вырастила романный текст. Это заняло восемь месяцев. Что касается второго романа, то с момента принятия решения о его написании до последней точки прошло двадцать месяцев. Ещё примерно три - редактура и корректура. Это небольшие сроки, романы пишутся и дольше. Но вот быстрее - никак.
- Как строится ваш рабочий день?
- График рабочего дня зависит от стадии. Если это продумывание замысла, то можно что-то читать, смотреть, ходить по музеям, думать, не думать. Это немножко как бы бестолковое, но на самом деле полезное время, оно может длиться долго. Важно, чтобы хотя бы вчерне была простроена вся сюжетная линия, обрисованы темы, их развитие, скрещение психологических арок, места дыхания «большой» истории. Когда ключи подобраны, можно сесть и писать. Эта стадия структурирована чётко. Я жаворонок - утром сажусь работать, пишу, сколько могу, три-четыре-шесть часов. Лучшие периоды в моей писательской жизни были, когда семья меня отпускала в уединение, на дачу. Встав до зари, я успевала что-то написать еще до восхода солнца.
- Как татарское общество восприняло «Зулейху…»?
- Отношение к роману в Татарстане полярное. Кому он понравился, те его назвали гимном татарской женщине. Кому не понравился, те назвали очернением татарской женщины. Кто-то сказал, это «песнь татарской матери» и «прорыв», а кто-то - что «бомба, заложенная под национальное самосознание». Для меня важны не только мнения, но и факты. Факт: первый перевод романа был на татарский язык через год после выхода русской книги, и сейчас он есть в татарстанских магазинах и библиотеках. Факт: казанская администрация поддерживает съёмки сериала по «Зулейхе…» на берегу Камы, которые начнутся в августе. Кама сыграет Ангару. Зулейху сыграет Чулпан Хаматова.