Конвоирование пленных стало одной из задач Владимирского губернского ополчения под командованием князя Бориса Голицына.
О встрече с партией военнопленных и их конвоирами в селе Мошок Судогодского уезда рассказал в своих мемуарах Эрик Густав Эрстрем из Финляндии, которого Отечественная война 1812 года застала в Московском университете. Автор мемуаров тогда сам эвакуировался из занятой войсками Наполеона Москвы в Нижний Новгород. И вот что Эрстрем увидел и услышал в селе недалеко от Судогды 12 (24) сентября 1812 года:
«Мы прибыли сюда утром, и здесь уже находилось человек с двести французских пленных, ночевавших в деревне. Они как раз должны были отправляться в дальнейший путь, а посему их построили. С обеих сторон пленных охраняли бородатые ополченцы с пиками.
Не без любопытства взирали мы на это печальное зрелище. Среди этих двухсот были люди разных наций: французы, испанцы, англичане, немцы, пруссаки, поляки, итальянцы, швейцарцы. Говорили даже, что среди них были шведы и финны...
Французы, немцы, испанцы и поляки во всем отличались друг от друга.
На лицах поляков был написан страх, и они едва осмеливались разговаривать между собой. Ненависть русских к ним много более, нежели к французам. Из поляков они не пощадили бы никого.
Испанцев же, по-видимому, одолевали мрачные мысли, и они редко заговаривали друг с другом.
Немцы, напротив того, беззаботно покуривали свои трубки и свободно болтали промеж себя. С ними и с испанцами русские обращаются лучше, чем с другими пленными.
Французы были исполнены бодрости духа и доброго настроя, непрестанно разговаривали и, сколь я мог слышать, даже подшучивали над теми, кто их окружал. Они только что получили деньги на прокормление, что вкупе составляло рубль и десять копеек деньгами, и размышляли, что бы на эти деньги купить.
Случилось так, что они, сами того не зная, толпились перед лавкой, где продавались калачи, пряники, мед и орехи. Уразумев, в чем тут дело, они тут же начали громко произносить на ломаном русском знакомые им слова:
- Господа! Хлеб! Орехи! Господа!
Калачи и орехи продавала им девушка, торговавшая в лавке. Расплачиваясь, они украдкой гладили ее по руке и всем видом выражали ей свою нежность.
Наконец пленникам скомандовали отправляться в путь. Они тут же пустились в путь, но несколько хворых, присевших отдохнуть, не могли подняться и просили позволения посидеть еще. Русский ополченец, оставшийся, чтобы подгонять их, не понял или не захотел понимать, что они сказали.
- А вот я вам покажу, как притворяться! - закричал он и принялся бить их древком пики.
Бил их до тех пор, пока те не встали и не поплелись вслед за остальными. Лишь один пленный, один лишь вид которого говорил о том, сколь он страждет, продолжал сидеть на земле и слезно просил, чтоб его повезли в телеге. Но ополченец был по-прежнему непреклонен, он бил и пинал пленника.
Другие крестьяне, видевшие это, подошли к нему и стали просить за этого несчастного больного.
- Да его повезут, - ответил ополченец. - Разве не видите, что там стоит телега. Я хочу только, чтоб он сам дошел дотудова.
- Пусть уж лучше сюда подгонят телегу! Ты же видишь, что он не может идти.
- Нет, он должен идти, здесь же не больше пары сотен шагов!
И он продолжал пинать пленного до тех пор, пока тот не пополз к телеге.
- Ну что за варвар? - сказал другой русский. - Хоть французы нам и враги, но они тоже люди.
- Да, - ответил тот, что заступился за пленного. - Так обращаться с пленными людьми! Вчера, слышь ты, человек восемь умерло после такого обращения. А среди них оказалась переодетая баба - про то узнали только после смерти…
Большинство пленных и впрямь одеты были хуже некуда, но я видел нескольких, у которых были не мундиры, а одежда явно с чужого плеча.
- Да, эту одежу мы с соседями дали этим несчастным Христа ради, - отозвался один крестьянин.
- Ну, чего это вы стоите здесь да все жалеете французов? - закричал третий крестьянин, слышавший разговор. - Французам-то здесь делать нечего. Могли бы оставаться в своей Франции!» (По материалам статьи краеведа Валентины Титовой в альманахе «Старая столица», выпуск 8, 2014.)
Краевед Татьяна Пугина в одной из своих статей приводила воспоминания Симона Эдуарда Рюппеля, унтер-лейтенанта вестфальского 2-го гусарского полка, который в августе 1812 года раненным попал в плен и был отправлен в Оренбургскую губернию.
Рюппель проходил с другими пленными под конвоем и через Владимир, где слышал от жителей «почетные звания schelma, franzuskisabak», видел и попытки побоев пленных.
В то же время Рюппель с благодарностью вспоминал, какую заботу о пленных проявил батальонный командир Владимирского ополчения Булыгин:
«Он позаботился о нескольких сотнях плащ-накидках, которые выдавались самым нуждающимся в помощи, а чтобы снабдить одеждой офицеров, приказал принести из своего близлежащего поместья весь свой гардероб, состоящий из красивых сюртуков, фраков, панталон и прекрасного нательного белья и распределил их. Я не знаю, найдется ли в Германии, при тех же обстоятельствах, такой пример великодушия и бескорыстности. Так как части гардероба мне не доставало, я получил на время пути солдатскую шинель и рубаху».
Так, то терпя побои и болезни, то встречая проявления милосердия, пленные из «Великой армии» разместились по России.
Пристроить к делу. В апреле 1813 года вологодский губернатор предложил правительству спросить заводчиков и фабрикантов российских губерний, не пожелают ли они принять к себе на работу мастеров, художников, ремесленников из военнопленных, находившихся в Вологодской губернии.
Владимирский губернатор Авдий Николаевич Супонев направил запросы в уезды к желающим трудоустроить к себе пленных. Однако согласились принять ткачей, садовников и прочих только несколько фабрикантов и заводчиков в Шуйском, Гороховецком и Переславском уездах.
В Государственном архиве Владимирской области сохранился рапорт переславского городничего Гранкина губернатору Супоневу о желании купца Глинского взять на работу из военнопленных двух ткачей и одного красильщика.
С ноября 1813 года были выпущены правила приема военнопленных в российское подданство.
«В июле 1814 года владимирскому губернатору А.Н. Супоневу был направлен список воинов «великой наполеоновской армии», пожелавших принять российское подданство. Шесть французов, четыре итальянца, два брабантца, уроженцы Шартра, Парижа, Руана, Гресина, Болоньи, Бра, Вероны и других городов в возрасте от 19 до 35 лет, в основном холостые. Каменщик, ткач, колбасник, повар, остальные не имели профессии. Ни один из них не говорил по-русски», - сообщает краевед Татьяна Пугина.
Скандальный спектакль. Известен и такой интересный факт: в апреле 1814 года в театре губернской мужской гимназии пленные французы, жившие во Владимире, разыграли трагедию «Магомет». Причем без согласования с вышестоящей властью.
Спектакль вызвал скандал:
«Дело дошло до сведения попечителя Московского учебного округа Кутузова (родственника полководца Кутузова. - Прим. автора.), а через него и до министра. Несмотря на оправдания, что это было дело губернатора, который устроил все почти без ведома директора гимназии, и что ученики гимназии на спектакле не присутствовали, попечитель округа потребовал, чтобы каждый раз, прежде чем ставить какую-либо пьесу, директор непременно извещал его об этом и ожидал особого разрешения. Благодаря этому стеснению, спектакли на сцене гимназического театра должны были прекратиться».
Разные судьбы. Писатель Николай Златовратский вспоминал своего домашнего учителя французского языка во время подготовки к Владимирской гимназии:
«Для практики во французском был приглашен на уроки ко мне и к младшему брату известный всему городу добродушнейший старик-француз, m-r Тьер, в двенадцатом году взятый в плен из наполеоновской армии, куда он был, еще юнцом почти, прикомандирован в качестве барабанщика, и с тех пор скитавшийся по барским домам в звании гувернера, пока не попал в наш город, где за преклонностью лет стал пропитываться дешевыми частными уроками...»
Много позже, уже став студентом, Златовратский приезжал домой из Москвы на каникулы во Владимир и неожиданно встретил престарелого мсье Тьера... «на железнодорожном вокзале в качестве ламповщика, заведывавшего освещением вокзала, получавшего ничтожное вознаграждение и жившего в маленькой комнатушке вместе с своей сожительницей, старой кухаркой... В этой должности он и умер в глубокой старости».
Военный медик Густав Юлий Левенталь, попавший в плен под Минском, по данным Татьяны Пугиной, в мае 1815 года подал владимирскому губернатору Супоневу «покорнейшее прошение» для вступления в российское подданство. В итоге получил добро и билет на проживание во Владимирской губернии.
Работал лекарем при заводе Мальцова в Меленковском уезде, а потом переехал в Москву, где его стали называть на русский манер Густавом Осиповичем. Защитил докторскую диссертацию, боролся с холерной эпидемией 1830 года и многие годы проработал главным доктором Павловской больницы.