Умерший месяц назад в возрасте 50 лет владимирский прозаик Аркадий Пастернак со студенческих лет считался «городским сумасшедшим». И при этом был одним из трех-четырех наших писателей (а их - более сотни), которого публиковали столичные издательства. И не «за свой счет», а по-настоящему, платя какие-никакие гонорары.
От безумия, будучи официальным «психиатрическим» инвалидом I группы, Аркадий никогда и не отрекался. Более того, сделал жуткую, в общем-то, тему одной из главных в своем творчестве. Когда его книги стали выходить одна за другой, среди них была и «Моя крейза»… Действительно, получалось, что жизнь автора как будто не отличалась от его творчества. Однако не все так просто: биография, даже самая экзотичная, еще не делает литературу. Другое дело, что, обладая склонностью театрализировать нищие провинциальные будни, сам Пастернак всегда норовил «добавить колорита» в свои и без того странные для обывателей поступки (и на дереве жил в лесу, и в римской тоге ходил, увлекшись античностью). А потом, уже как прекрасно знающий, чем зацепить читателя, рассказчик, расписывал все это самыми густыми красками.Жизнь в эстетике стриптиза
- Нобелевскому лауреату Борису Пастернаку я не родственник и даже не однофамилец, - громо-гласно заявлял он. ‑ Я сам себе Пастернак!
И все же, остыв, признавался, что все-таки родственник «киевским Пастернакам», то есть дальнее родство имелось. И вышло у Аркадия все-таки, как в стихотворении «не однофамильца» Бориса, где «… быть живым и только, живым, и только, - до конца». Этим летом в до предела замусоренной квартире (дверь здесь никогда не запиралась, окна не мылись, все пять пепельниц на кухне всегда до отказа забиты окурками) одинокого писателя случился пожар. Охранники в официальных инстанциях, где член двух творческих Союзов (писателей и журналистов) пытался искать помощь, не хотели и на порог пускать всклокоченного человека со смутно знакомой фамилией. Он вместо пропуска предъявлял им свои книги…
Через пару месяцев от Аркадия Пастернака остались только они одни. «Эстетика стриптиза», «Сцены из жизни Ивана Огурцова», «Просто Маша», «Сонька-помойка» и короткие рассказы опубликованы не единожды ‑ сначала в перестроечных газетах, затем в знаменитых толстых литературных журналах ‑ «Юность», «Новый мир», «Октябрь», потом отдельными книгами, одна из которых попала в библиотеку Конгресса США как образец словесности постсоветской России. «Большие» книги Пастернака стали издавать в Москве благодаря соучастию эпатажного писателя Виктора Ерофеева, который нынче ведет программу «Апокриф» на телеканале «Культура». В намеренно скандальном сборнике «Время рожать», спродюсированном им, Аркадий Пастернак был одним из «авторов-паровозов».
Казалось, везет. Но писательство давалось Пастернаку непросто. По его собственным словам, впервые «чпокнуло» (то есть проявилось психическое заболевание) после десятка бессонных ночей подряд, когда писал очередную вещь, держась на одних сигаретах… И высокий, крепкий, тогда еще молодой человек надломился.
- Многие боятся меня, - сетовал он. ‑ Я большой, бывший боксер, думают, не убил бы псих этот. На самом деле я тихий, а когда обострения ‑ даже говорить с людьми не могу, избегаю, прячусь, потому и работы постоянной не имею, живу на инвалидскую пенсию. Деньги за напечатанное мне не очень хотят платить, намекают, что за публикацию им сами некоторые писатели приносят… Уверен, что это матушка за меня на том свете молится. Ведь никогда блата не было, брали и печатали мои рукописи из «самотека», я их просто веером по редакциям рассылал…
«Аркадий Пастернак неожиданно метафоричен, - писали рецензенты. ‑ Он подмечает бытовые детали, выводя из них яркий и красочный образ, который порой разрастается до значения символа. Незамутненное восприятие людей и событий, ассоциации, запахи - кажется, будто Пастернак бережно перебирает впечатления собственного детства. Его рассказы читаются легко, и к единственному недостатку можно отнести большое количество опечаток…»
«До работы не охочий»
Кроме детских впечатлений в основе творчества ‑ жизнь «низов общества». Опыт был богатый - со своим диагнозом Аркадий после учебы в пединституте, где причинял немало хлопот преподавателям, работал то грузчиком, то чернорабочим, да и то время от времени. Зато, пытаясь что-то заработать газетным трудом, подписывался: «А.Пастернак, рабочий». Приятель сочинил на него эпиграмму: «Он до работы не охочий, Аркадий Пастернак, рабочий!».
Гораздо чаще нашего героя видели в знаменитой «Кофейне» напротив парка «Липки», где в 80-е собиралась региональная богема. Вместо кофе пил прописанные психиатрами таблетки, запивая их литрами белого вина. Очков в гонке за официальным признанием и успехом это не прибавляло, но, видимо, как-то спасало от одиночества… Вторая эпиграмма на Пастернака (он ими, кстати, по-своему гордился) - «Любой работы и женщин враг ‑ поэт Аркадий Пастернак». Безумный поэт ‑ не самая удачная партия, но ближе к сорока годам он все же женился на очень юной девушке Маше, она успела родить ему дочь, но, вполне предсказуемо, жить вместе не смогла…
И все же ‑ никак бытовые мерки творческим людям не подходят! Те, кто сам этого не видел, ни за что бы не поверили, КАК этот же самый Пастернак готовился к интервью. На краешке кухонного стола, заваленного обрывками и объедками, всегда лежали заранее заготовленные тезисы на двух страницах! Сам был журналистом (вел темы социального «дна» в городской газете, когда в начале 90-х «чернуха» еще не развлекала публику, а реально задевала за живое), специфику СМИ знал четко, но уйти от него без интересной истории мог разве что слепоглухонемой журналист. А еще обычный разговор с прессой был для Пастернака творчеством, а значит - частью главного дела жизни.
«Снится и требует дописать…»
- С трех лет пишу стихи, - взахлеб рассказывал он. ‑ Я просто обречен, это предки виноваты.
Один из них ‑ литератор Станислав Тарновский, например, - фигурирует в популярной книге Яна Парандовского о странностях писательского творчества «Алхимия слова». В XIX веке он был предметом бесконечных насмешек молодых польских писателей. А сын его, став марксистом, уехал на Украину и стал именоваться соответственно ‑ Таранушенко.
- Фамилия моя по отцу Пастернак-Таранушенко, - разъяснял Аркадий. ‑ Много во мне намешано ‑ украинцы, поляки, русские, евреи… Я в таком случае, наверное, ариец уже.
Бабка со стороны бабушки ‑ Соболева из тульской деревни близ Ясной Поляны самого Льва Толстого помнила и сказывала, что крестьяне его за глаза «бешеным барином» называли. Сын ее Иван - чекист, народный судья и председатель колхоза - встретил революцию во Владимире и стал писать стихи в 75 лет, влюбившись в молодую доярку. «Дядя Наум», директор питерской табачной фабрики, еще до войны выпустил три стихотворных сборника да сгинул во время блокады. Другой родственник ради творческого уединения вырыл в саду яму, сидя в которой написал роман о …коллективизации. А когда большевики за него взялись, таблеток наглотался и под расстрел не попал ‑ загремел в психбольницу имени Кащенко. Пастернак, который тоже не раз бывал в московских психиатрических клиниках, явно чувствовал с ним некоторую связь: «Несколько раз снился. Говорил, чтоб я его роман дописал. Только где ж эта рукопись…»
Тетка, финансист, пишет стихи, только не печатает, отец родной, профессор экономики Геннадий Адольфович Пастернак, озаглавил один из своих многочисленных научных трудов с хорошей литературной наглостью «Капиталом»! Его брат Анатолий, писатель-афорист, публиковался по всему СССР, в родной Боярке (это там, где Павка Корчагин из «Как закалялась сталь» узкоколейку строил) в честь него переименовали Высоковольтную улицу. А был еще генерал-лейтенант Михаил Соболев, Герой Советского Союза, отправленный в отставку за крестик, который мать нашила ему на подкладку мундира. Он преподавал потом в Московском теплотехническом институте, и с его слов Аркадий Пастернак опубликовал рассказ в «Независимой газете».
- Вот бы забрать у родни его переписку, - мечтал Аркадий. ‑ Он же одним из первых видел в Берлине трупы Гитлера и Евы Браун и всю жизнь не верил, что это действительно были они. Такая бы повесть получилась!
Сами понимаете, такое количество нерядовых и литературно одаренных родственников несколько озадачивает, наводит на мысли о буйной фантазии собеседника… Заходим в Интернет и через минуту находим остроумный выпад сводного брата Аркадия, киевского пиарщика Дмитрия Пастернака: «Во глубине сибирских руд ресурсы Ходорковских ждут!».
…Было что-то в этом невыносимом, наверное, в быту и непонятном (в рамках среднестатистической нормы) человеке, что заставляло хотя бы на минуту поверить во все что угодно.
- Веду переговоры с американским издательством о выходе в США моей книги про русско-американскую любовь, - заявил он на последней встрече. ‑ Перевести им только сложно ее будет ‑ жаргона много. На всякий случай, напишу, чтобы лучше сразу кино снимали!..
Кина уже не будет, очень жаль.