Стол редактора огромен, как аэродром. На темной непорочной полировке ни пятнышка, ни царапинки. Уборщица ежедневно стирает с него пыль. Редактор тоже мужчина не маленький, с благородной сединой и гордой осанкой. На нем тоже ни пятнышка, ни царапинки. Он, слегка поворачиваясь в кресле, привычно рассматривает своего молодого коллегу. Впрочем, что его рассматривать? Типичный пижон в том наивном возрасте, когда сильная половина человечества еще ревностно следит за собой. Модный свитер, модная непричесанность - хоть сейчас на обложку глянцевого журнала.
Перед редактором на столе лежат листочки. Это статья, которую написал молодой журналист, эдакий местный гений, вернее Пегас. Он ждет, нервничает. Что ж, встать, суд идет! Редактор устало поднялся, прошелся по кабинету и остановился у зеркала. Да, есть чему позавидовать, прошло времечко, пролетело. Потускнел, полысел, обрюзг, все богатство в мешках под глазами. Редактор вздохнул и сказал:- Прочитал вчера твой опус, не понравилось, не будем печатать. Не знаешь жизни, поэтому идешь от литературы. Я не запрещаю, пиши, коли охота, но у нас номер качается, официоза кот наплакал, а ты все критикуешь. Давай дуй в администрацию или на любое совещание и без пары материалов не возвращайся.
Редактор подумал, что, пожалуй, переборщил с «опусами», но слово не воробей, сказал, так сказал. Он сказал неправду, потому что рассказ - не рассказ, эссе - не эссе - прочел не вчера, а в первый же день. Прочел раз, другой, третий и сегодня утром тоже перечитал. Это был отличный материал, хоть и не форматный.
Журналист встал, всем видом показывая, что оскорблен и остается при своем мнении. Вот и поговорили...
Знакомая, вечная как мир история. Тридцать лет назад редактор сам испытал нечто подобное, сам был на положении отвергнутого гения. Его первого редактора уважительно называли Главным. Точно так же Главный иронично приподнял брови после его слов «умею и хочу писать» и, дабы остудить пыл строптивого корреспондента, услал его в командировку в захудалый пригородный колхоз. Главный был крут, в свое время громко и славно потрудился в одной из центральных газет, а в областной осел из-за возраста и желания дожить век спокойно, ни от кого особо не завися. Его брови словно говорили: знаем мы вас, попрыгунчиков, проветрись-ка для начала, а там будет видно, что ты «умеешь и хочешь». И поедешь на перекладных, потому как срочно, заодно и остудишься малость.
На всю жизнь запомнил редактор ту первую командировку. В шестидесятые годы информация ТАСС для областных и районных газет передавалась с часу ночи, поэтому сотрудники редакции по очереди дежурили у приемника, списывая текст. Накануне была его очередь. Диктор попался мямля, пришлось вслушиваться в каждое слово. Ночь он не спал, даже не прикорнул на полчасика.
Злой и гордый, вышел он на дорогу. Стояли зверские морозы, за полчаса бесплодных ожиданий на трассе редактор вконец закоченел и решил в пику Главному идти до колхоза пешком - пусть он замерзнет на обочине, Главному же будет хуже! Но тут - о счастье! - из-за поворота вывернул грузовик. Правда, радость оказалась преждевременной, свободного места в кабине «ГАЗа» не оказалось. Две попутчицы - пожилые женщины-крестьянки - то ли в шутку, то ли всерьез предложили ему сесть к ним на колени. Он отказался. Еще чего, корреспондент областной газеты, переполненный сюжетами и радужными планами, станет трястись на жирных коленках каких-то доярок. Никогда!
Устроился в кузове на пустых мешках, довольный проявленной независимостью, а через пять минут пути уже проклинал свою глупую амбицию, готов был стучать по кабине, умолять теток взять его хоть на колени, хоть просто положить в ногах на пол. Все равно куда, лишь бы в тепло. К ужасу своему, он не чувствовал ни рук, ни ног, стучать было нечем. Смерть, похоже, изогнув брови, заглянула прямо в глаза, но в последний момент вступилась судьба. Шофер сам догадался остановиться, и его, полуживого и обмороженного, общими усилиями перетащили в кабину. До конца дороги, скрючившись, сидел он на коленях у дородной словоохотливой тетки, плакал от унижения и перенесенного потрясения.
До трехсот строк ежедневно по норме выдавали они в областной газете и никогда не жаловались на трудности или усталость. Получали мало, и, бывало, набросав вчерне очерк или статью, тут же на месте подрабатывали, как умели. В основном писали в молодежку, а кто-то правил в типографии многотиражки, вычитывал их полосы. Старый пиджак-талисман принадлежал всем мужчинам редакции сразу. От беспрерывной носки пиджак лоснился, лохматились петли для пуговиц, и ночами, дожидаясь информации ТАСС, его чистили, обметывали петли. Одни делали это сноровистее, другие хуже, грубее, но все в равной степени считали чистку с обметкой священной обязанностью.
Выстраданное редакторство стало крупной запланированной удачей. Солидное положение, просторный кабинет, большой оклад, премии, прочное будущее и прочие выгоды высокой должности стали его неотъемлемой частью. Он уже не представлял себя без них и начал забывать, путать детали и эпизоды из прежней бесшабашной и полуголодной жизни. Он любил прихвастнуть вообще: вот как потрепало, вот натерпелся, но ему верили мало. Слишком уж не вязалось благополучное настоящее с тернистым и сентиментальным прошлым. Он и сам иной раз не верил - было ли это и было ли с ним. Но ведь было, было! Быт и сытость заедали мечту, он плыл по течению, матерел, передав газету, по сути, замам. Он же отвечал «за все», то есть подписывал номер в свет, в охотку, по старой памяти кое-что правил, выкидывая особенно петушистые строчки и абзацы. Главное, не ссориться с начальством, а в последнее время со спонсорами и учредителями. Это не сложно, если умеешь. Так работал Главный, который любил повторять: «Редактор отвечает за все!», не расшифровывая магическое и емкое слово «все».
Сотрудники бунтовали, добивались справедливости, только куда им... Одни увольнялись «по собственному желанию», другие совершенно сникали, опускали руки, дорабатывали абы как, чтобы сохранить стаж. Порой ему самому хотелось изорвать номер в клочья, так убого и плоско он был состряпан, но такое желание приходило все реже, в последние годы - ни разу. В конце концов привыкаешь и к штампованному репортажному стилю. Ему даже казалось, что в иных случаях лучше не скажешь.
Сколько у него продержится этот парень? Полгода, год? Это посредственности сидят пятилетками, как тот отставной полковник. Пользы от полковника было мало, был он слаб и откровенно косноязычен, с восхищением следил за редактором, который с ходу правил его корявые передовицы. Затасканные фразы, как по волшебству, выстраивались в привычную цепочку. Полковник не умел и этого и редактору готов был отдавать честь, как генералу или маршалу.
Редактор сдул со стола несуществующие пылинки и покосился на листочки корреспондента. Разбередили! А ведь и он когда-то был таким, острым и умным. На заре туманной юности даже напечатал подборку стихотворений в общесоюзном сборнике «Весна». Толстенный альманах - одна из главных семейных реликвий.
Он редко перечитывал собственную подборку. Не потому, что стихи были слабы, просто каждый раз становилось грустно от чего-то хорошего, давно прошедшего и никогда больше не повторяющегося. Теперь он ни за что не написал бы так, даже хуже не написал бы. Несколько лет назад пробовал - и ничего не вышло. Куда все подевалось? Нет, надо срочно перекусить...
Редактор спустился в буфет, где у него был собственный небольшой «обеденный» закуток, без аппетита поел. Настроение не улучшилось. При выходе столкнулся с корреспондентом, который, завидя его, демонстративно отвернулся. Сопляк!
- Материал сделал? - строго спросил редактор.
- Как всегда, - ответил корреспондент.
- Вот так-то лучше. Я ухожу на совещание, сам доработаешь.
Никакого совещания у него не было, просто надоело все до чертиков. Редакционный шофер Коля мгновенно привез его домой. Зачем?
Редактор взял трубку и набрал номер корреспондента.
- Это я, - солидно сказал. - Поразмышлял тут насчет твоей статьи...
- Опуса, - перебил корреспондент, - опуса!
Редактор, обиженно засопев, замолчал. И чего раскис, перед кем?
- Я слушаю, - напомнил корреспондент.
- Да, так вот насчет статьи. Не напечатаем мы ее, слабая статья. Все, конец связи.
Редактор отыскал на стеллажах альманах «Весна», страница с собственными стихами была заложена. Редактор пробежал знакомые строчки и поставил книгу обратно. Проклятая хандра! Будь он поудачливее, сложись жизнь чуть полегче, и неизвестно, как бы все повернулось. Он же не виноват, что нужно было кормить семью, выбивать квартиру, делать карьеру и так далее...