- Игорь Валерьевич, вы знакомы с письмом Виталия Гуриновича? С его аргументами трудно не согласиться.
- Я читал его по диагонали, потому что, как правило, ничего нового я из этих писем не почерпываю. Они повторяются последние 2 года с завидной регулярностью.
- Очень жаль. Но давайте по пунктам разбираться. Во-первых, о госзадании. Гуринович цитирует Устав ВСМЗ, где написано, что свою деятельность, в том числе и научную, музей осуществляет на основании бюджетной сметы…
- У нас нет сметы. Он, видимо, читал старую редакцию Устава, действовавшую до 2011 года. У нас нет сметы, у нас есть субсидия. Гуринович целился, но не попал.
- Он пишет, что взял это с сайта музея. У вас старая версия Устава на сайте висит?
- У нас актуальный Устав на сайте висит. Но Устав – это Устав, а есть понятие госзадания. Все учреждения культуры с 2011 года живут в режиме госзадания. Мы не являемся научно-исследовательским учреждением. Среди учреждений культуры есть такие, где наука является базовой деятельностью по государственному заданию. У нас наука в госзадании не представлена вообще. У нас нет ни одного показателя госзадания, который напрямую коррелировал бы с наукой.
- В госзадании есть показатели по экспозициям. Как без науки создавать экспозиции?
- Это исследовательская деятельность, но не наука. Для того чтобы классифицироваться по показателям научной деятельности, наш научный сотрудник должен публиковаться в ВАКовских журналах, иметь коэффициент цитируемости и делать еще кучу разных вещей, которые у нас в госзадании не прописаны. У нас этого нет, Гуринович путает. Мы не научно-исследовательский институт. Мы - музей. У нас есть исследовательская деятельность. Но это описательная деятельность.
- Эрмитаж, Политехнический музей, Третьяковка – у них тоже нет научной деятельности?
- У них есть научно-фондовая деятельность, научно-экспозиционная и научно-просветительская.
- И там никто не разгоняет науку…
- А мы ее и не разогнали. Просто перевели людей в профильные подразделения. Кто-то ушел в фондовые подразделения - заниматься исследовательской деятельностью. Кто-то ушел в подразделения, которые связаны с экспозицией и просветительством, и будет там заниматься профильной деятельностью. Ни один из сотрудников научного отдела, а их у нас было 23, не изъявил желания уволиться из музея-заповедника. Они получили уведомления, потому что по Трудовому кодексу это существенное изменение условий контракта. На сегодняшний день работать в новых условиях готовы все. Они продолжают заниматься тем же, чем и занимались. Не понимаю, почему общество так взбудоражено. Показателей научной деятельности у музея не было никогда в чистом виде. Все придумано.
- Я процитирую Гуриновича: «Музейная экспозиция является одной из форм публикации научных трудов».
- Это Гуринович придумал. Нет таких показателей. Само название научного сотрудника было несколько притянутым за уши. Собственно, музеи давно от этого отошли. Тот же Эрмитаж. У них нет научного отдела.
- У них есть научные сотрудники в штате…
- Все зависит от того функционала, который этот научный сотрудник осуществляет. Этот функционал определяется только одним - структурой государственного задания. У нас, у музеев, задача простая – привести штатную структуру в соответствие с показателями государственного задания, которое мы выполняем. Меньше экспозиций не станет, меньше выставок не станет, меньше описанных музейных предметов не станет. Все будет ровно так, как это было до сих пор, но в слегка другой штатной конфигурации. Не более того.
- А архивными, фондовыми исследованиями кто будет заниматься? В экспедиции ездить?
- Фондовые исследования и есть описание предметов. Мы этим занимались, занимаемся и будем заниматься. Исследования архивные необходимы в том случае, если сотрудник готовит три вещи: экспозицию, выставку или музейную программу. Мы этим занимались, занимаемся и будем продолжать заниматься. Экспедициями занимались, занимаемся и будем заниматься.
Проблема «экспертных» оценок внешних «экспертов» заключается в одном - они не погружены в текущую ситуацию в музеях. Они не понимают, как музей устроен. Я об этом говорил еще год назад: экспертов по музейному делу в области нет. Ни одного человека, который бы понимал, как сейчас устроен федеральный музей, просто нет, потому что никто с этим не сталкивался. А мы работаем внутри и обладаем всей полнотой знаний, в том числе и по теперешней структуре музея, потому что она сильно поменялась даже с 2010 года.
- Почему так и не появилось при музее совета: экспертного, попечительского или общественного, который помог бы вам, по крайней мере, наладить диалог с местным сообществом?
- Экспертный совет мы не можем собрать, потому что здесь нет ни одного эксперта. Попечительский совет – вещь исключительно экономическая. Вы видите здесь очередь из людей, которые готовы вложить свои деньги в развитие музея? Вы, наверное, еле протолкнулись сквозь этих людей в приемной?! Общественного совета по определению быть не может, потому что мы не орган власти.
- Вопрос, конечно, не в названии совета. Сама идея похоронена?
- Она пока и не родилась. Когда нам необходимы экспертные мнения, мы их заказываем, в том числе в профильных учреждениях Министерства культуры, где есть эксперты по архитектуре, фрескам и т.д. Музею нужны профессиональные оценки. А люди, которые пытаются обсуждать музейную жизнь, собственно, ничего в этой музейной жизни не понимают. Они - внешние потребители. Музейная жизнь гораздо сложнее, чем их представления об этой музейной жизни.