- Я знаю десятки журналистов, начисто лишенных рефлексии. Изрекают как истину в последней инстанции. Такие времена? Такие коллеги более востребованны, чем во времена, когда ты начинала (мы со Светланой Алексеевной знаем друг друга много лет, и она сама предложила разговор «на ты», - прим. авт.)?
- Среди молодежи сейчас больше уверенных в себе. И самоуверенных даже. Возможно, это и неплохо. Лично мне моя неуверенность всегда только вредила. Но конечно, жизнь людей корректирует. Набьют шишек. Узнают, что реальность куда сложнее, чем деление на «черное и белое». Зато у молодых нет комплексов, свойственных моему поколению.
- Но эта уверенность должна же на чем-то базироваться: на знаниях, на жизненном опыте, на понимании того, как и чем живут люди, о которых ты пишешь...
- Я думаю, это все заложено у хорошего журналиста на генном уровне. Это не столько свойство профессии, сколько свойство конкретного человека.
Расследовательская журналистика почти умерла. Большинство коллег волнует броскость заголовков, скорость сдачи материала и число просмотров. И сейчас к их услугам огромный массив данных в интернете. Перепостил, поменял слова местами — и все. В чем тут сомневаться? Кто будет ждать, пока ты расспросишь одну сторону, вторую, третью, пока проверишь информацию?
- Вечный вопрос: чем отличается современная журналистика от той, советской, когда мы начинали?
- Я думаю, что у современных журналистов больше выбора в том, что касается и места работы, и источников информации. Если их не устраивает редакционная политика одного СМИ, можно перейти в другое. Когда мы начинали, такого выбора не было: орган обкома КПСС «Призыв» (а там могли работать только партийные журналисты), областная комсомольская газета, радио (телевидения тогда не было). Еще районки да несколько заводских многотиражек.
Цензура... Она осталась. Просто в другой форме. Тогда была официальная партийная цензура. Как многие думают, она душила любое проявление свободы слова. А сегодня столь же жестка негласная цензура учредителей СМИ. А отсюда — и самоцензура журналистов и редакторов. Ведь все мы вменяемые люди, все понимаем, что, где и когда можно говорить, а что - нет.
- Многие люди, сравнивая сейчас то, что происходит в наши дни, с тем, что было 30-40 лет назад, иногда склонны идеализировать советские времена. Некоторые говорят: «А неплохо было бы вновь ввести цензуру в СМИ, в культуре, в кино». Мол, будь цензура, не появлялось бы столько халтуры, фейков, лжи, которые есть сейчас в медиа. Дескать, советская партийная цензура играла роль ОТК. Если статья ее проходила, материалу можно было доверять на 100 процентов. Как ты относишься к этой точке зрения?
- Мне, по большому счету, не хотелось бы возвращения цензуры.
- Но вспомни - если уж критический материал проходил цензуру и шел в печать, он становился объектом обсуждения на очень высоком партийном или хозяйственном уровне. На него реагировали. Принимали меры. Сравни действенность журналистского слова тогда и сейчас.
- Да, прошедший цензуру критический материал обладал «знаком качества». Я в судогодской газете «Ленинец» как-то написала цикл корреспонденций о детских клубах. О том, как молодежи негде провести свой досуг. Это произвело фурор. Публикации обсуждали в райкоме партии, в комсомоле. Критику признали правильной. Меры по исправлению недостатков были приняты. А кто обсуждает то, что мы пишем сегодня? Кто принимает меры по исправлению описанных нами недостатков? Всем все равно. Писатель пописывает – читатель почитывает…
Для меня точкой отсчета этого явления стало начало 90-х, когда к власти в области пришла команда губернатора Власова. И вдруг я узнаю: вся эта команда получает квартиры в новом доме у ДТЮ. Люди, которые пришли к власти на волне борьбы с привилегиями, вдруг сами в обход закона получили квартиры! На каком основании? Можно было получить, если стоял в очереди, либо можно было купить. Я узнала, что они не стояли в очереди и за эти квартиры не платили.
И вот во «Владимирских ведомостях» вышла моя статья, «Третий способ». В ней я довольно остро критиковала наши новые власти. Цензуры уже не было. Но и реакции никакой тоже не последовало. Тишина! Ноль!
Дальше все продолжалось только по нарастающей. Да, журналисту не попадает за критическую статью. Но и реакции властей никакой. Ты пишешь, что хочешь, а начальство делает, что хочет.
- А если бы такая статья вышла в советские времена?
- На областном уровне она бы и не вышла никогда. Такие вещи могла позволить себе почти исключительно «Литературка». А областной редактор побежал бы советоваться с людьми из команды критикуемого губернатора. Ему дорого свое место, зарплата... В конце концов, редактор ведь тоже был номенклатурой обкома, ему тоже так же давали квартиру...
- Ты работала при всех руководителях области последних десятилетий. Если выстроить «Рейтинг владимирских губернаторов от Светланы Биткиной», как бы он выглядел?
- Сильнее всех был Николай Владимирович Виноградов. И самый мне близкий по духу - тоже он. Мы видели, что все кругом рушится, но он пытался владимирскую промышленность как-то поддерживать и сохранять. И мы за него агитировали, причем, абсолютно бесплатно, во что сейчас никто не верит. Мы связывали с ним большие надежды, что ему удастся приостановить этот развал.
С ним было и легко работать. Он сумел создать команду профессионалов. Я звонила любому из его заместителей, и каждый из них по телефону мог дать любую информацию. Или оперативно встретиться, ответить на вопросы.
К Светлане Юрьевне Орловой у меня сложное отношение. С ней мне даже ни разу один на один не пришлось встретиться. Пресс-конференции — это не то. Это отчеты, что все хорошо. Но мы же видели, что не все хорошо.
А главное — команда... Невозможно было ни до кого достучаться. Все обложились пресс-службами, пресс-секретарями. «Вы свои вопросы вышлите нам в письменном виде» - и все. Но руководитель высокого уровня должен понимать, как важно личное общение с журналистом.
У меня сожаление по поводу Орловой. Мы все понимали, что у нее большой ресурс. Она могла бы сделать для области гораздо больше. Но она неправильно себя повела. Резко. Но, видимо, из Москвы в провинцию именно с таким настроем и приходят.
- Таких «варягов» у нас не любят...
- Я задавалась вопросом: а почему не любят «варягов»? Ведь это новая кровь, новые идеи, новый взгляд на ситуацию. Объективно приход «варягов» должен быть к лучшему. Но приходят такие, которые через губу с нами разговаривают. Заносчивые. Они всегда все лучше нас, отсталых провинциалов, знают.
- Сегодня о деятельности глав регионов, городов и районов мы часто узнаем не столько благодаря объективной информации, сколько благодаря пиару. Часто это просто пыль в глаза. А сущностного за этим ничего нет: ни реальных фактов, ни анализа, ни перспективы, куда, как и почему тот или иной руководитель ведет население. Одни и те же цифры не «бьются»: один руководитель называет одни, другой — другие. Официальные данные статистики вообще говорят нечто третье. Один коллега назвал пиар государственных и муниципальных структур «тщательно упакованной ложью». Ты как к этому относишься?
- Мы, советские журналисты, еще не разучились ни анализировать, ни размышлять, ни чувствовать фальшь, ни возмущаться ею. Не разучились ко всему относиться скептически. Может, поэтому сегодняшний пиар и коробит нас.
Но раньше ты над серьезным материалом мог работать несколько дней. Собирал информацию, проверял, искал несколько источников. И ты, и газета могли себе это позволить. Журналист как минимум не думал о строчкогонстве, о том, что, работая над серьезным материалом, он потеряет в гонораре. В тех же «Владимирских ведомостях» ехали в командировку в район на 2-3 дня, глубоко погружались в проблему, и 3-4 дня, а то и неделю, писали глубокие, серьезные материалы. Разве это возможно сейчас, когда СМИ все больше становятся информационным агентством?
- А не читают люди сегодня глубоких, серьезных расследований. Не нужны они публике. Массовый читатель газетой потерян. Одни читают только заголовки в интернете, другим подавай только скандал, а третьим вообще ничего не интересно. Разве нет?
- Не согласна. Может быть, именно потому люди и перестали читать газеты из-за того, что мы от них оторвались? Из-за того, что превратились в информагентства. Ну и не надо забывать, что для простых людей, которые сейчас очень непросто живут, подписка на газету — это дорого.
Я уверена, что журналистика — все-таки не услуга, а миссия. Миссия помогать людям. Это самое благородное в деле, которым мы занимаемся.
Помнишь пожары 2010 года? Ездили, писали. Сотни статей вышло. Но что дальше? А дальше через год виновницей всех бед суд назначил главу Даниловского сельского поселения Меленковского района. Женщину сделали крайней.
Я объездила весь район, все деревни, которые относились к этому сельскому поселению. Человек много лет возглавлял поселение, много сделал для людей. Главная ее заслуга была в том, что она во время пожаров спасала земляков. Ни один человек ведь у нас в области не погиб, хотя и в Подмосковье, и в Нижегородской области были жертвы. Все жители мне говорили: то, что не было погибших — это заслуга Любови Никулиной.
А в итоге она стала «легкой жертвой». Набрали там 300 с лишним томов уголовного дела («ВВ» рассказывали эту историю в 2013 году в статье «Подсудный героизм»). А настоящие виновники трагедии остались в стороне.
Ну вот, вышла в «РГ» моя статья. Молодец, хорошо подключилась Елена Геннадьевна Шаломенцева (председатель государственно-правового комитета АВО, - прим. авт.). Через некоторое время Никулину оправдали. Хотя все знакомые юристы мне говорили — если человек попадает в эти жернова, выскочить из них практически невозможно.
Ну, кроме статей в СМИ, главное, что люди поднялись! Люди ее защитили, встали за нее горой. Но надеюсь, и моя небольшая толика в этом была. Это высшая награда для журналиста, это то, ради чего мы работаем.
А Любовь Михайловна Никулина уехала в Московскую область. Люди предлагали ей баллотироваться еще раз, но, видимо, это все: суд, обвинение — заставили ее отказаться. Она мне тут как-то бидончик земляники собственноручно собранной прислала — это от нее была последняя весточка. Ее это все сразило - она столько сделала для людей, а ее чуть не осудили.
Такова система. За Никулиной же никого не было. Никакого прикрытия. А истинный виновник того, что у нас начались пожары, что в лесах был бардак — он официально так и не назван, хотя всем известен. Но доказать это и наказать истинного виновника было бы гораздо сложнее, чем Никулину.
И еще деталь: следователем по ее делу был человек, которому Любовь Михайловна в свое время помогла поступить на юридический. Она добилась для него направления, и он учился бесплатно. И «отплатил». Вот так жизнь подло повернулась...
- Тебе не надоела эта борьба с ветряными мельницами?
- Когда я готовилась к нашему интервью, я записала себе: «Какой вопрос я бы хотела, чтобы Игорь мне задал?». Именно этот: а не надоело ли? Ведь такие истории, как с Никулиной — они же через сердце пропускаются. Но они — яркие эпизоды на журналистском пути. А больше - рутина, рутина, рутина. У меня в свое время было даже желание остаться на Валааме: предлагали выпускать там газету. Но для себя подсчитала: на пять газетных «обязаловок» бывает или уникальный случай, или человек, которого ты открыл для мира, или ситуация, в которой помог кому-то. Это компенсирует все остальное.
Не надоело потому, что у нас прекрасные люди. А наша работа дает великолепную возможность знакомиться с ними. Мы ведь не только о таких людях пишем — мы сами многое от них берем, у них учимся.
Что надоело — так эти вечные проблемы. Коммуналка, строительство, дороги, налогообложение, точечная застройка, уничтожение зеленых насаждений... Из года в год ты об этом пишешь — и из года в год ничего не меняется. Все бесполезно. Нас не слышат. Хоть бейся головой об стену. Где выход, я пока не вижу. Может, молодежь будет настырнее и смелее нас?
И еще два момента... Мы не говорим о здоровье. А чтобы работать в нашей профессии, надо иметь железное здоровье. Если ты не здоровый человек, ты не сможешь долго работать в журналистике. Так что я желаю всем коллегам в первую очередь здоровья.
И второе. На недавнем праздновании 100-летия Союза журналистов России мне в душу запали слова одного коллеги, который сказал: «СМИ должны воспитывать из обывателей граждан». Но вот у меня сейчас такое ощущение, что многие коллеги воспитывают из граждан обывателей.
Вот в чем сегодня главная проблема нашей профессии!
ИЗ ДОСЬЕ «ВВ»
Светлана Цветкова (псевдоним - Биткина), обозреватель «Российской газеты» во Владимирской области, родилась 1 августа 1954 года во Владимире. С 8 класса школы сотрудничала с газетой «Комсомольская искра». По рекомендации областной молодежки поступила в Ленинградский университет на журфак. После окончания вуза работала корреспондентом в судогодской районной газете «Ленинец», в «Комсомольской искре», в многотиражке «Автоприборовец», во «Владимирских ведомостях», редактировала газету «Трибуна», создавала представительство «Комсомольской правды» во Владимире и была его первым директором. Преподавала в ВлГУ. С 2003 года – собкор «Российской газеты».
Светлана Алексеевна — обладатель большого числа областных и федеральных профессиональных наград и премий, в т. ч. диплома конкурса Союза журналистов России «Золотой гонг» (2000 год, «Лучший материал года о социальных проблемах»), диплом лауреата премии СЖ РФ «За профессиональное мастерство» (2009 год) и лауреат Всероссийского конкурса журналистских работ ОНФ «Правда и справедливость» (2015 год).
В 2005 году награждена Почетной грамотой Владимирской области. В 2010 году награждена почетным знаком СЖ России «За заслуги перед профессиональным сообществом». В 2012 году получила областную премию имени Демьянова «За журналистское мастерство». В 2014 году присвоено звание «Гордость земли Владимирской». Неоднократно побеждала в региональном журналистском конкурсе «Ответственность. Позиция. Признание».