- Дина Ильинична, название первой книге дала когда-то существовавшая под Вязниками рябиновая роща в форме клина. Как в ваше произведение попали наши Вязники?
- Однажды я получила письмо от Николая Павловича Алексеева (владимирский журналист. - Прим. авт.). Он писал, что его родной городок - Вязники и если я захочу, то он может рассказать о нем. Началась наша переписка, которая продолжается до сегодняшнего дня.
Писем тома на два уже накопилось. Нельзя просто так сказать: а давайте-ка вы мне быстренько расскажите свою биографию. Это постепенный процесс, очень трудный и тяжелый. А роман в это время идет сам по себе. Я не пишу вслед за тем или иным поворотом чьей-то биографии. Роман перекатывается по каким-то своим порогам. Эта куда-то летящая птица-тройка может залететь бог знает куда и с героем может произойти бог знает что.
Для того чтобы этот мир получился живым, пульсирующим, пахнущим, для того чтобы он отражал солнечный и лунный свет, чтобы читатель в него поверил, нужна колоссальная авторская работа. И любой писатель, не только я, никому ничем не обязан. Если человек говорит «да-да, я все понимаю, делайте с этим что хотите», тогда это мой человек. Я, конечно, очень благодарна таким людям.
Вот так появились Вязники. Мне ужасно понравился этот городок. Буквально с первых писем Николая Павловича. Захотелось, чтобы герой вырос там, даже не в городе, а на станции железнодорожной. Мне было нужно это крошечное ядро, эта станция, где он впервые осознал себя.
- Что дало название роману?
- Весь роман называется «Наполеонов обоз». В общем-то это известный факт, что, ограбив Москву (мы можем назвать это ограблением, а можем - завоеванием трофеев), Наполеон нагрузил несколько обозов. Что такое обоз? 320-350 повозок, целый поезд, гигантский караван. Один из обозов, который был назван золотым, потому что там были первостатейные драгоценности, сопровождал Эжен де Богарне, вице-король Италии, пасынок Наполеона. И этот обоз исчез, возможно, был разграблен.
Мне был нужен этот отправной пункт. Как известно, на этих исторических замечательных болотах может поживиться любой писатель. Ему ничего не заказано, его фантазия может действовать совершенно свободно. Он может сказать: кто-то притапливал, кто-то прикапывал украденные сокровища, а кто-то вез драгоценности по специальному приказу Эжена де Богарне, и это был предок моего героя. Таковы исторические декорации романа.
На самом деле это роман о самой большой любви. Это просто роман о любви. И чтобы никто из критиков не назвал его женской прозой, мне пришлось придумать некий сюжетный остов, связанный с историческим фактом, версией. И туда же некий триллерный момент залудить...
Но на самом деле писатель всегда делает то, что ему нужно, и он всегда пишет о том, что он хочет писать. Я хотела написать о великой любви.
Первый том называется «Рябиновый клин». В рябиновой роще встречаются мои герои - мальчик и девочка. Второй том романа - «Белые лошади». Белые лошади - тоже один из знаковых образов, они появляются то там, то здесь с самой разной художественной задачей. Третий том будет называться «Ангельский рожок». Герой играет на английском рожке и трактуется это как ангельский рожок.
- В одном интервью вы сказали, что когда нужно было поселить героя в Париже - вы поехали в Париж, когда надо было поселить в Праге - вы поехали в Прагу. Не было ли мысли поехать в Вязники?
- Была мысль, была. Но Прага и Париж - большие города, и они как-то неизменны, особенно в центре. А я пишу о Вязниках периода 1960-1970-х годов.
Я была во Владимире последний раз где-то году в 2003-м, а сейчас для меня это совершенно неожиданно другой город. Я вот въехала, мне очень понравилось. Он какой-то светлый, представительный, но абсолютно неизвестный. И когда я описываю приезд моих героев во Владимир, это другие годы и другой город. Так же и Вязники. Мне, конечно, было бы приятно приехать посмотреть, но в чем-то такая поездка может и помешать.
Я использую медиума - этого достаточно. Ведь читатель двигается по роману совершенно не так, как мы двигаемся по улицам. Кажется, в Смоленске ко мне подошла женщина и сказала: «Дина Ильинична, я из Вязников. Когда вы там жили? Почему я не встречала вас?» Я не жила там, но воссоздала город через рассказ человека.
Это иллюзия.
Такое уже было. В романе «Почерк Леонардо» я придумывала для героини оптические номера с зеркалами. Но не сама, а со своим другом Яшей Шехтером, который помимо того, что хороший писатель, но еще и крупный чин в военной промышленности Израиля, физик, инженер. А меня потом спрашивали, где вы учили оптику? Я не учила оптику, я ничего не знаю. Писатель не должен быть специалистом, он должен создать иллюзию, что он все знает. Писатель должен быть глубоко невежественным человеком. Как только он начинает что-то знать, он становится неинтересен.
- Как вы отнесетесь к тому, что вязниковцы будут использовать ваших героев в каком-нибудь квесте для привлечения туристов? Дадите разрешение?
- Дело автора создать книгу и отойти в сторону. Того, что с моими книгами сделал кинематограф, достаточно, чтобы закалиться полностью. А ответ на вопрос: конечно же, нет. Автор должен быть ответственен за свои... квесты. Судиться, конечно, не буду, но...
- Ненормативная лексика в романе резанула слух даже ваших поклонников...
- Там очень мало ненормативной лексики. А их резануло в связи с новым законом. Вот когда их папа говорил: «Ты будешь, <...>, учиться или нет?!», - их это не резало, а когда им указ прописали, что это нельзя, то они уж и письма Пушкина читать не будут, потому что там ненормативных слов тоже достаточно.
Это называется дороги не отремонтировали, а мат запретили. Как ехать?! Мне дети купили это идиотство, к сожалению, очень удобное - электронную книжку. И много чего туда закачали. Вот смотрю - Чарльз Буковский. Думаю, давно не читала... И там, даже на мой взгляд человека широкого в этом вопросе, очень-очень много крепких слов. Хотя должна сказать, что и герой брутальный, и время... Можно, конечно, из всех сделать преподавательниц младших классов. Но вы же не поверите в такого героя. Вы в экскаваторщика поверите, если он будет говорить языком учительницы младших классов? Не поверите. Поэтому давайте так: указ - это указ, а литература - это литература.
- В процессе сотворения миров вы представляете своего читателя?
- Во-первых, своего читателя я итак вижу - все время выступаю, в отличие от многих писателей. Но пока я работаю над структурой текста, пока я в этой шахте сижу - я никого не вижу, я и себя не вижу. Мне бы не забыть зубы почистить, когда проснулась... И все это продолжается год, два, три, и мне в это время не до читателя.
- Обижаетесь, когда ваше творчество называют женской прозой?
- По поводу женской прозы и мужской. Я много лет с диким раздражением относилась к этому вопросу. Я говорила, что проза - это уровень таланта, если есть талант, то остальное совершенно неважно. Я называла какие-то имена. Вспоминала одно из последних интервью Иосифа Бродского, который, как известно, не был милашкой, он не был приятным господином, он был желчным господином. Но в этом интервью он говорил, как замечательно в американской прозе работают женщины. Называл целую гирлянду имен и с очень большим пиететом. Потом я поняла, что это неслучайно. У человека, который считает лучшим русским поэтом начала XX века Марину Цветаеву, который вырос как личность рядом с Анной Ахматовой, не могло быть никаких фобий.
Так я говорила раньше. Но в последние годы я стала замечать, что женщины стали основными потребителями произведений искусства. Посетители концертных залов, выставок, музеев - процентов на семьдесят женщины. Что за тенденция? Причем не только в России, а в мире. Стоит подумать об этом, и я уже не с таким раздражением отношусь к вопросу о женской прозе. Хотя по-прежнему уверена: не бывает женской прозы, бывают писатели и неписатели, а писатели довольно часто бывают женщины. В искусстве есть только один железный закон - талант.
Читайте также: Андрей Дементьев: «Такой и должна быть судьба поэта»