Марина Цветаева писала: «Музей Александра III есть четырнадцатилетний бессребреный труд моего отца и три мальцевских, таких же бессребреных миллиона». Правда, менее субъективные источники указывают, что сумма была меньше - миллиона два с половиной. Но именно благодаря этим средствам музейный долгострой был завершен. В этом не сомневается ни один исследователь.
По воспоминаниям поэтессы, с раннего детства она слышала о Нечаеве-Мальцове: «Для нас Нечаев-Мальцов был почти что обиходом. «Телеграмма от Нечаева-Мальцова»; «Завтракать с Нечаевым-Мальцовым»; «Ехать к Нечаеву-Мальцову в Петербург».
Между тем, сложно, наверное, найти двух таких разных людей, как Иван Цветаев и Юрий Нечаев-Мальцов. До 1880 года Юрий Степанович был человек исключительно светский. Окончил юрфак Московского университета, служить пошел по дипломатической линии. Для Мальцовых - не редкость. Дядюшка Нечаева по материнской линии Иван Сергеевич Мальцов участвовал вместе с Грибоедовым в дипломатической миссии в Персии. После резни в Тегеране он был единственным, кому удалось спасти свою жизнь.
Юрий Степанович тоже дослужился до чинов нешуточных, получил звание камергера, затем гофмейстера и обергофмейстера, был знаком с самодержцами и членами венценосной семьи. И вот - крутой поворот. В 47 лет на него свалилось дядино наследство. Стал Нечаев-Мальцов богатеем-предпринимателем. Продукция одного из его заводов - Гусевского неизменно брала высочайшие призы и золотые медали на всевозможных, в том числе и всемирных, промышленных выставках. Но новоиспеченный фабрикант не ограничивался заботой о бизнесе — активно занимался благотворительностью. Например, во Владимире в 1884 году заложил техническое училище. В Гусь-Хрустальном в честь своего небесного патрона построил Георгиевский собор. А в Петербурге, где постоянно проживал Юрий Степанович, он регулярно субсидировал Морское благотворительное общество, Николаевскую женскую больницу, Сергиевское православное братство, Дом призрения и ремесленного образования бедных детей, Женское патриотическое общество – всего не перечесть.
А что Цветаев? Родился в семье сельского священника. Шесть лет проучился в Шуйском духовном училище, ещё шесть - во Владимирской семинарии, затем - университеты и научно-преподавательская работа. Роскошь в биографии не просматривается.
Цветаев, кстати, жаловался в дневнике 28 марта 1898 года: «Что мне делать с Нечаевым-Мальцевым? Опять всякие пулярды и устрицы… Да я устриц в рот не беру, не говоря уже о всяких шабли. Ну, зачем мне, сыну сельского священника – устрицы? А заставляет, злодей, заставляет! «Нет уж, голубчик вы мой, соблаговолите!».
Однако Иван Владимирович был Юрию Степановичу очень благодарен. Он всячески подчеркивал ведущую роль Нечаева-Мальцова в создании музея. Цветаев держал товарища в курсе всех дел, посылая чуть ли не каждый день подробные письма в Петербург.
Судьбоносная встреча мецената с «духовным отцом» музея состоялась в самом начале проекта. К Нечаеву-Мальцову Иван Владимирович обратился по совету вице-президента Академии художеств, известного нумизмата и археолога Ивана Толстого. Весной 1897 года Цветаев попросил у фабриканта помощи. К этому времени в распоряжении Комитета по устройству Музея изящных искусств в Москве имелось около 400 тыс. рублей.
Государство в лице императора Николая II финансами культурный проект не баловало. Царь выделил всего 200 тысяч рублей на строительство здания. Когда в 1895 году Цветаев обратился за денежной поддержкой к министру финансов Витте, то услышал в ответ: «…Народу нужны хлеб да лапти, а не Ваши музеи».
Для сравнения: Нечаев-Мальцов первым же взносом пожертвовал 300 тысяч.
На строительство, обустройство и приобретение экспонатов музея он продолжал давать деньги даже в кризисно-революционный 1905-й, оставаясь порой не просто основным жертвователем, но и единственным. Цветаев этот факт признавал: «Один такой покровитель музея стоит мне целого десятка московских купцов и бар».
За время создания музея Иван Владимирович и Юрий Степанович сдружились настолько, что, свидетельствует Марина Цветаева, по Москве даже шутка ходила – «Цветаев-Мальцов». Вместе их видели с завидной регулярностью. И вряд ли для Цветаева это были лишь сугубо деловые отношения. Хотя, конечно, Иван Владимирович делал все, чтобы «стекольный олигарх» чувствовал свою причастность к проекту. Цветаев видел в Нечаеве-Мальцове единомышленника, которому доверил дело своей жизни. Правда, характер у жертвователя был не сахар. Мог и закапризничать...
В письме Цветаева к Нечаеву-Мальцову, датированном 1907 годом, мы читаем: «Вы сетуете на меня за сделанные приобретения памятников искусств для музея. В свое оправдание могу сказать, что разыскивание их по всей Европе стоило мне больших самопожертвований и больших трудов, принесенных мною благу музея. Бог знает кто и когда проделал бы этот многолетний путь безвозмездно для нашего учреждения. Я вынес много лишений и всяческих неудобств ради этой высокой цели и нашел для музея много такого, что долго-долго туда не поступило бы. Без любви, без увлечения, без стремления к этому специальному знанию в нынешнем мире коллекции не собрать бы. Как-нибудь выкарабкаемся из долгов. А приобретенное навсегда будет украшать музей».
Нечаев-Мальцов дает на музей сотни тысяч, но иногда упирается из-за какой-нибудь мелочи, «дверной задвижки»: «Что Вы, голубчик, вконец разорить хотите? Да это же какая-то прорва, наконец! Пусть государь дает, его же родителя – имени…»
Но что слова? Главное — дело. Именно на средства Юрия Степановича из Италии были выписаны искусные каменотёсы; он оплатил оформление центральной парадной лестницы и «Белого зала», украшенного голубым фризом с золотым орнаментом и изящной медной дверью. И это не считая копии мозаичных панно собора Святого Марка в Венеции, фаюмского портрета прекрасной сохранности – изображения головы мальчика в золотом венке. 300 рабочих, нанятых Нечаевым-Мальцовым, добывали на Урале белый мрамор особой морозоустойчивости. Когда оказалось, что десятиметровые колонны для портика сделать в России невозможно, Юрий Степанович заказал их в Норвегии, зафрахтовал пароход для их доставки морем и баржи для сплава по рекам до самой Москвы.
В переписке с Цветаевым Юрий Степанович постоянно обсуждает сорта мрамора для облицовки, выбор мастеров по изготовлению слепков и прочие подробности строительства.
Великодушие Нечаева-Мальцова было испытано на прочность чрезвычайным происшествием. В ночь на 20 декабря 1904 года на музейной стройке произошел пожар. Великий князь Сергей Александрович, ставший в 1898 году председателем Комитета по устройству Музея изящных искусств, и Цветаев были буквально потрясены несчастьем. Не потерял хладнокровия лишь один Юрий Степанович, который в это время находился в Москве и не допустил остановки строительства. «Вот вам и Нечаев-Мальцев!– отозвался Цветаев. – Кроме него, пока не на кого возлагать надежды. Казалось, кто бы должен больше всех горевать: ведь горят-то его денежки, кровные! – а он утешал других и успокаивал: «Ну что эти убытки? Тысяч двадцать пять и только!» И оплачивал их, хотя убытков было много больше».
Поддержка друга была бесценной, когда от рук бомбиста погиб великий князь. 5 февраля 1905 года Цветаев пишет Нечаеву-Мальцову: «Сейчас — очень поздний час ночи; более полутора суток прошло, как находившиеся в конторе стройки Музея в момент, непосредственно следовавший за мученической кончиной Великого Князя, отправили Вам печальную телеграмму». В письме от 11 февраля Иван Владимирович делится: «У гроба я чувствовал какую-то необычную дрожь, ночь после я не спал, все мне казалось холодно». Письма Цветаева производят на мецената, по воспоминаниям архитектора Романа Клейна, громадное впечатление.
Переписывались Иван Владимирович Цветаев и Юрий Степанович Нечаев-Мальцов 12 лет - с середины 1899 года. Их дружба каждому была необходима и органична.
...В 1912 году в Москве на Волхонке был торжественно открыт Музей изящных искусств. В следующем, 1913-м, из жизни ушли, практически друг за другом два достойнейших гражданина России – Юрий Степанович Нечаев-Мальцов и Иван Владимирович Цветаев.
Читайте также: Неблагозвучная владимирская топонимика