- Геннадий Леонардович, сегодня, более года спустя, скажите: почему же все-таки вы решились пойти на специальную военную операцию?
- Вы знаете, мне повезло в том, что у меня были очень хорошие учителя. Я учился в Александровском районе, в деревне. И до сих пор вспоминаю первого учителя начальных классов Анастасию Алексеевну Земскову. Она говорила нам, ученикам, еще таким «шпингалетам», что если Родина скажет «надо», то надо без разговоров идти и помогать Родине. Потому что мать и отца мы не выбираем. Не выбираем и Родину. И если Родина скажет надо, без высоких каких-то слов, значит, просто надо.
Я подумал, чем могу быть полезен там. Имею психологическое образование, неоконченное медицинское, крови не боюсь. Пришел в военкомат и сказал о том, что готов идти добровольцем на СВО в любое медицинское подразделение. Шел я, по сути, с гуманитарной миссией, помогать тем, кому это очень нужно на фронте, - раненым. Так я попал служить в отдельный медицинский батальон на территории ЛНР на Сватово-Купянском направлении.
- Как отнеслась семья к этому решению?
- Для семьи всегда сложно, когда родной человек уходит в зону военных действий. Дети и жена, конечно, переживали. И я, честно говоря, рад, что именно семья, и в первую очередь семья, поддержала меня в этом решении, хотя им было на самом деле очень сложно. Дал близким слово, что однозначно я вернусь живым и здоровым.
- Что помогает там выжить в зоне боевых действий?
- В первую очередь, то, что тебя ждут дома. И ты должен это понимать, вне зависимости от разных сложных ситуаций. Наш отдельный медицинский батальон находился всего в 18 километрах от линии фронта. И ты должен понимать, что тебя ждут. Тебя ждут твои родные и близкие. Это сильно подстегивает. Второе - это дисциплина. Однозначно, без дисциплины в армии нельзя. Иначе ты можешь получить ранение или погибнуть просто по какой-то глупости. Ну и третье, там помогает то, что ты выполняешь сложные боевые задачи, которые были поставлены президентом и страной. А их можно выполнить, только понимая происходящий процесс. Кстати, тем бойцам, которые по себе знают, что там происходит вообще, намного легче эти задачи понять.
- А профессия психолога помогла вам?
- Раньше я работал в детской психологии, а в армии работа психолога вообще другая. Там перед тобой ребята, которые оказались в неимоверно сложных условиях. И они по-разному воспринимают проблемы, которые вдруг навалились на них. И боевые действия люди воспринимают по-разному. Кто-то очень спокойно, а кто-то очень тяжело. Поэтому психолог или просто человек с психологическими компетенциями обязательно должен быть там.
Я вспоминаю особенно один случай. Парень из Санкт-Петербурга получил тяжелое ранение. И пришлось у нас в медбате ампутировать ему нижнюю конечность. Он рыдал. А почему рыдал? Не потому, что он слабый, а из-за того, что он спортсмен, волейболист. «Чем я буду теперь заниматься на гражданке?» - спрашивал он. Девчонки-медсестры успокаивали его. А я говорил одно: «Он просто должен выплакаться». Должен пережить этот период, который называется пиком боли. Потом мы уже разговаривали о том, что сейчас очень хорошее протезирование. Вспомнили Маресьева, другие примеры людей, которые даже без ног нашли себя.
Даже и психологом не надо быть. Там очень нужен человек, который сопереживает ребятам. Человеком, который рядом, готов протянуть руку помощи и просто поговорить.
- Что вам еще делать пришлось в медицинском батальоне?
- Наш отдельный медицинский батальон - медбат - это мобильная медицинская группа. Нас там всего было 27 человек. А поток раненых, особенно при наступлении, доходил до 300 человек в день. Поэтому в медбате все выполняют всё. Там ты и раненых переносишь, и перевязываешь. Сегодня ты отвечаешь за эвакуацию раненых на «вертушке» и автотранспорт. Завтра стоишь, помогаешь хирургам на операции. Послезавтра ты просто перевязываешь и убираешь за ранеными - и кровь, и грязь. И элементарно, извините, утку из-под раненого надо вынести кому-то! Я научился делать инъекции внутривенно. Внутримышечные я и до этого делал. На самом деле, всему можно научиться, когда надо здесь и сейчас помочь конкретному человеку.
Получилось так, что я больше отвечал за эвакуацию раненых. Это очень сложная работа, потому что надо созвониться с летчиками, определить, сколько нужно автотранспорта, чтобы очень быстро ребят доставить, как мы это называли, - «на Большую землю», то есть в Белгородскую область. Поступавшие с фронта раненые получали у нас в медбате срочное оперативное вмешательство или первую помощь, а потом мы их эвакуировали. На вертушке всего за 18-20 минут, и ребята уже в Белгородской области.
Нас обслуживала вертолетная эскадрилья. Вертолетчики выполняли боевые задания и, возвращаясь, забирали у нас раненых по нашей заявке. И автотранспортом эвакуировали за 120-130 километров. Медаль «За спасение погибавших» мне вручили именно за работу по экстренной эвакуации раненых.
- Моменты, когда было страшно, случались?
- Страх был больше за раненых ребят, чем за себя, наверное. Особенно когда начинала работать наша ПВО, и мы понимали, что ракеты летят в сторону нашего медбата. И огромная благодарность ребятам из ПВО за то, что сработали очень точно, и практически все ракеты в нашем направлении были сбиты. А ведь совсем рядом с нами, на передовой, много медицинских подразделений пострадало - погибли или получили те или иные ранения.
- Я видел в соцсети фотографию вас с автоматом. Значит, и психологу в медбате приходилось брать оружие в руки?
- Да, были моменты, когда в нашем районе могла появиться ДРГ – диверсионно-разведывательная группа противника. У нас были учения с оружием. Мы и стреляли, и всё необходимое отрабатывали. Каждый из нас отвечал за то место, где должен оказаться в случае нападения на медбат. Опасность была реальная.
- Что вы скажете о помощи тем, кто возвращается в мирную жизнь после СВО?
- Спасибо государственному Фонду «Защитники Отечества»! Он проводит большую работу по дотации и социализации, по возвращению бойцов к нормальной жизни. Я побывал с делегатами от Владимирской области на втором всероссийском форуме «Вместе победим» в январе, на котором как раз поднимались вопросы о последующей жизни ребят, которые возвращаются со специальной военной операции. А нередко это ребята с тяжелыми ранениями, с протезами, с психологической травмой. И в нашем регионе, во всех субъектах Российской Федерации должна быть выстроена системная работа по реальной помощи им. Для того чтобы ни один не остался забытым, не оставался наедине со своими проблемами.
Филиалы Фонда «Защитники Отечества» в каждом регионе для этого и созданы. Очень важно и то, что сейчас создается ассоциация ветеранов СВО. Она необходима, чтобы объединить эти усилия, чтобы никто не был забыт и каждый вошел в мирную жизнь.
Я на себе прочувствовал, как это сложно. Казалось бы, я - психолог, к тому же постарше многих, скоро 53 года уже. Вроде бы более устойчивый. На самом деле, и мне снится война, снятся ребята с тяжелыми ранениями. Тот самый посттравматический синдром, о котором все говорят после боевых действий, настиг и меня.
- В каком качестве и направлении вы теперь планируете найти себя?
- После СВО я вообще стал другим. И теперь понимаю, что главная моя задача исходит из того, что там - один фронт, и он очень важен для страны, а здесь, в мирной жизни, - второй фронт, и он тоже имеет огромное значение. Я говорю о работе по воспитанию наших детей. Иначе мы упустим это поколение. Убежден, что патриотическое воспитание должно быть прежде всего деятельным - не на словах, а через хорошие, позитивные, насыщенные практикой и пользой мероприятия.