15 апреля 1919 года было опубликовано постановление ВЦИК «О лагерях принудительных работ», и уже 22 апреля на заседании президиума ВладгубЧК была заслушана телеграмма заведующего лагерями тов. Кедрова «о создании во Владимире не позже 20 апреля концентрационного лагеря на 300 человек». Собравшиеся постановили «войти в соглашение с Губотделом юстиции и Губотделом управления об осуществлении этого поручения». Однако не был организован ЛПР во Владимире и летом 1919 года, после выхода 17 мая «Инструкции о лагерях принудительных работ», с момента издания которой система концлагерей начала складываться по всей Советской России. Согласно постановлению, лагеря, рассчитанные на 300 и более заключенных, должны были быть созданы в каждом губернском центре.
Совершенно очевидно, что еще в 1918 году во Владимире существовал прообраз ЛПР, некий «эксплуатационный полк», задачей которого являлось «побуждение буржуазии к уплате чрезвычайного налога». В одном из архивных дел мной были найдены клочки плохой бумаги, на которых 18-24 сентября 1918 года велся учет «буржуазии, работавшей на общественных работах при Городском Совете народного хозяйства». В списках насчитывалось от 19 до 24 человек, среди которых постоянными участниками работ были «буржуа» с известными в городе фамилиями: Гончаров, Бабушкин, Овсянников (3), Серкин (2), Бузин, Бункин, Васильев-Люлин (2) и просто Васильев, Философов и, наконец, Иодко.
ЛПР же был создан во Владимире только к апрелю 1920 года. Очень важным остается вопрос о том, где он находился. К сожалению, несмотря на поиски в архиве, он так и остался неразрешенным. Вполне вероятно, на что косвенно указывает и переписка об открытии лагеря, под него была переоборудована часть помещений владимирской каторжной тюрьмы, тем более что «эксплуатационный полк» располагался в 1918 году именно там.
По официальным данным, в состав заключенных ЛПР могли входить: тунеядцы, шулеры, гадатели, проститутки, дезертиры, в том числе «трудовые», спекулянты; совершившие уголовные преступления и преступления по должности; осужденные за участие и соучастие в контрреволюции и шпионаже; иностранные и «русские» заложники, заложники за отдельных лиц; «изолированные контрреволюционеры», военнопленные иностранцы и «активные белогвардейцы». Сроки заключения также были различны: «осужден на все время гражданской войны», «до особого распоряжения», просто «свыше 5 лет» или «до 5 лет». В последнем случае сроки варьировались достаточно широко. Например, «без заключения в лагерь с обязательством регистрироваться» или «сроком на 3 недели с исполнением служебных обязанностей».
«Наличность населения» в Губисправдоме, к которому был присоединен и ЛПР, «с числом штатных мест 872», фактически нередко превышала 1000 человек и составляла на 1 июля 1923 года 967 человек. Причин колебания численности «населения» было несколько. Например, амнистия в честь очередной годовщины Октябрьской революции, побеги (за ноябрь 1922-го ‑ апрель 1923 года с «внешних» работ убежало 10 человек, «из стен тюрьмы» - 32 человека) или высокая смертность заключенных. Так, с ноября 1922-го по апрель 1923 года умерло 5,23%, то есть каждый 20-й заключенный. В основном заключенные умирали от тифа.
Национальный состав заключенных был довольно пестрым: 0,1% составляли евреи, по 0,3% - татары и латыши, 0,4% - «кавказцы», 0,5% - поляки и 98,4% - русские. При анализе того, чем занимались заключенные до ареста, становится особенно понятно, против кого реально была направлена эта новая форма классовой борьбы рабоче-крестьянской власти: 8,3% заключенных ЛПР занимались «умственным» трудом, 13% ‑ так называемыми «прочими профессиями», 16,6% ‑ «ремесленным или фабричным трудом в качестве рабочих», а большинство - 62,1% ‑ сельскохозяйственным трудом.
Что касается условий содержания заключенных, то к 1922 году к их «услугам» были трехэтажный «малый», четырехэтажный «большой», трехэтажный «в старой пристройке» и «одиночный» трехэтажный жилые каменные корпуса с двусторонней коридорной системой, рассчитанные на 880 человек. Камеры предназначались для двух, восьми, десяти, двенадцати человек, однако из-за перегруженности исправдома в камерах, рассчитанных на 12 человек, содержалось по 16 и более заключенных. На каждом этаже имелись клозеты и «кран для умывания», а в коридорах ‑ краны с холодной и горячей водой «для чая заключенных». Все это требовало немедленного капитального ремонта: водопровод и канализация вышли из строя на 50%, отопление ‑ на 35%, окна требовали «остекления», а неокрашенные крыши грозили «пропасть» на следующий год. Керосин для освещения камер заключенные приобретали на собственные средства.
«Вопрос с продовольствием», по данным властей, «обстоял более благополучно», и заключенные могли рассчитывать на следующий дневной рацион (для занятых тяжелой физической работой, просто физической работой и не занятых работой соответственно): хлеб ‑ 3,5-2-1 фунт, крупа ‑ 48-24-16 золотников, мясо ‑ 50-32-16 золотников, рыба ‑ 48-24-16 золотников, капуста и картофель ‑ по 1 фунту, масло и соль ‑ по 3 золотника (золотник - старая русская мера веса, равная 4,266 г. - Прим.ред.). Что же касается «вещевого довольствия», то с конца 1919 года оно не приобреталось, заключенные ходили «в рваном и грязном обмундировании».
Между тем заключенные были охвачены довольно активной «культурно-просветительной деятельностью». Так, при владимирском исправдоме действовали ликбез и школа 1-й ступени, проводились лекции, на которых школьные работники, лекторы из горкома и политпросвета поднимали самые разные темы: от «Первобытный человек во Владимирском крае» до «Экономическое положение женщины при капитализме и в эпоху диктатуры пролетариата». Настоящей гордостью Губисправдома был театр, имевший большой зал, хорошую сцену, «прекрасные уборные для артистов, электрическое освещение с реостатом, позволяющим пользоваться световыми эффектами», достаточное количество декораций. Правда, состав труппы был непостоянным: начальство сетовало на то, что «часто во время подготовки серьезной пьесы освобождались из исправдома заключенные-артисты», новые же «артисты» нарушали художественную сторону спектакля. Спектакли ставились не менее 3 раз в месяц. При театре действовало три кружка: драматический, хорового пения и музыкальный, что позволяло сопровождать спектакли игрой «своего струнного оркестра под управлением заключенного». Музыкальные инструменты приходилось «брать по мере надобности у частных лиц». 25% всего «населения» исправдома пользовалось услугами местной библиотеки-читальни, имевшей 2790 книг, а также центральные и местные газеты.
Главной задачей заключенных был «исправительный» труд. Во-первых, заключенные направлялись в лагерные мастерские: портновскую, сапожную, белошвейную, переплетную, кузнечно-слесарную, столярную, на «ткацкую фабрику». Зимой 1922-1923 годов самым крупным заказом, выполненным заключенными, стала «пошивка» 600 пар обуви, 153 полушубков и 50 бекеш для Угормилиции. Во-вторых, были «внешние» работы: пилка дров, погрузка и разгрузка барж на пристанях, разгрузка вагонов на «Тумском вагзале», работа в сельскохозяйственных колониях, на переданном Губисправдому вместе с ЛПР Боголюбовском кирпичном заводе. Труд этот оплачивался. «Общая сумма заработанных средств» за ноябрь 1922-го ‑ апрель 1923 года, например, составила 81896 рублей 78 копеек, то есть в среднем по 2 рубля 15 копеек на одного заключенного, в пользу которого отчислялась одна треть заработанного.
Стремление новой власти исправить рабским трудом людей униженных, не виноватых в том, что родились задолго до 1917 года, выражалось и в пропагандистских акциях, которые выглядят циничными. Так, осенью 1920-го «Призыв» под заголовком «Заключенные ‑ фронту» сообщал об отчислении узниками ЛПР 18650 рублей. Информация об этой акции сопровождалась следующим «добровольным» обращением: «Мы, заключенные Владимирского лагеря принудительных работ, заслушав и обсудив доклад коменданта лагеря тов. Платонова, чутко отзываемся на нужды наших братьев-товарищей, сражающихся на фронтах за честь и право трудового народа, за мировое торжество социалистической революции и царство труда. Да послужит посильная лепта, собранная среди нас, заключенных, верной порукой тесной связи с фронтом в борьбе за идеал пролетариата всего мира. Стук молота, топора и лопаты в нашей трудовой жизни пусть сольется с выстрелом на фронте в мировое эхо царства труда и братства».

Сегодня старший сын Валерий Борисович Воронин остается единственным ныне здравствующим из пятерых детей фронтовика. Взял он на себя и роль семейного летописца.

Воинскую традицию в семье Валерий Борисович проследил еще с Первой мировой, в которой участвовал дед Николай Владимирович Воронин, потомок разветвленного купеческого рода из Владимира.

На Первой мировой Николай Владимирович попал в плен, откуда бежал и вернулся на родину через Турцию. У него уже подрастали дети, в том числе сын Борис, 1912 года рождения.

В мирной советской жизни Николай Владимирович Воронин стал педагогом и очень авторитетным деятелем образования в районе. Впоследствии награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Сын Борис пошел по стопам отца и с середины 30-х годов стал учителем географии в той же Ратисловской школе.

А в 1941 году сельский учитель Борис Воронин стал солдатом. Оборонял Москву.

"Стоя на посту в подмосковном Серпухове, отец увидел на небе лик Пресвятой Богородицы. Не иначе как ее покровительством он и выжил в боях, которые вскоре для него начались", - рассказывает сын Валерий Борисович.

По рассказам отца, его часть сначала строила укрепления для обороны Москвы. А при подходе фашистов к столице заняли оборону. Сегодня разное говорят о вооружении защитников Москвы. Похоже, тогда было — как кому повезло. 

"В той части, где служил папа, на троих выдали одну винтовку и по бутылке с зажигательной смесью на каждого. В тридцатиградусный мороз, плохо вооруженные, в простых шинелях и ботинках с обмотками, отстояли Москву и по сугробам пошли в наступление. Папа рассказывал нам о сожженных деревнях, повешенных и расстрелянных фашистами людях, тела которых видели наши солдаты, и немногочисленных уцелевших голодных, грязных, в лохмотьях женщинах и детях, живущих в землянках. Гнев был таким, что первого врага, с которым удалось ему встретиться лицом к лицу, отец задушил", - говорит сын.

Под Москвой Борис Воронин был ранен в первый раз. Передал свою винтовку безоружному товарищу со словами: «Идите вперед, вынут пулю - догоню». Однако после госпиталя он был направлен в другую, артиллерийскую часть. Вскоре полк попал в окружение. Когда съели лошадей и заканчивался боезапас, решили идти на прорыв, в штыки. Из всего подразделения к своим прорвались только двое, оба раненые, оба поседевшие от пережитого. Одним из них был Борис Воронин. После госпиталя снова были бои и снова окружение, на этот раз его с товарищами выручили наши войска.

"Отец на тот раз был ранен в ногу. Началась гангрена. Ногу врачи поначалу предложили отнять, папа не согласился, попросил полечить. Ногу в итоге медики спасли, и он снова вернулся в строй. Дошел до самого нацистского логова. Со своей ротой, где он тогда был старшиной, участвовал во взятии Берлина", - говорит сын.

В те победные дни фронтовая газета рассказывала о подвиге Бориса Воронина и его товарищей: «Отважно сражалась рота, много вписала славных страниц в боевую историю полка, и одной из примечательных была битва за Штеттинский вокзал. Тут рота принудила немецкий гарнизон сложить оружие». 

- Реку Шпрее, протекающую по Берлину, рота форсировала на подручных средствах, так как мосты были взорваны. Потом участвовала во взятии рейхстага. И уже в нескольких десятках метров от него папа был ранен в голову. Накануне 1 мая 1945 года Борис Николаевич увидел над рейхстагом Знамя Победы. 

Среди его наград ордена Отечественной войны и Красной Звезды, медали «За оборону Москвы», «За взятие Берлина», «За Победу над Германией».

А в тылу семья учителя, у которого до войны родилось трое детей, непросто выживала в селе Ратислове.

- Я помню, как во время войны мама сушила в русской печке картошку для фронта, которую для сушки выделял колхоз. Было очень голодно. Мы, малыши, не могли удержаться, чтобы немножко не погрызть этой сушеной картошки. Очистки тоже не пропадали. Их сушили, измельчали и мололи, а потом из этой «муки» пекли хлеб, - вспоминает сын фронтовика.

Отец вернулся домой после демобилизации в феврале 1946-го:

- Когда отец в 41-м уходил на фронт, мне было всего четыре года. Конечно, я отца, вернувшегося домой спустя пять лет, сразу не узнал. А тот зашел в дом с односельчанином, вместе с которым ехал в поезде. Смотрю и гадаю, кто же из них папа. И только когда фронтовик попрощался и ушел, понял — вот он, мой отец, с войны вернулся! - вспоминает сын спустя 79 лет.

После армии отец работал один год директором Ратисловской школы, потом еще долго учительствовал. Скончался фронтовик в 1985 году.

Удивительное стечение судеб! В те же годы, до войны и после, в Ратисловской школе, а потом в районо работал Константин Яковлевич Буреев - отец военного корреспондента, полковника в отставке Адольфа Буреева, многолетнего автора «Владимирских ведомостей» и целого ряда книг. 

И об отце Адольф Буреев книгу написал. Константин Яковлевич Буреев начинал военную службу командиром бронемашины еще в 1939 году. С первых дней Великой Отечественной войны попал на фронт. Четырьмя снарядами подбил три немецких танка, за что в июле 1941 года из рук Калинина получил орден Красного Знамени. 

Вот какие были, ратисловские педагоги на фронте!

А Валерий Борисович Воронин вспоминает, что воевали и братья отца — Юрий и Вячеслав.

Юрий Николаевич защищал блокадный Ленинград, вернулся с войны и работал в строительстве. 

Судьба Вячеслава Николаевича Воронина осталась невыясненной. В начале войны он нес службу на границе Литвы и Восточной Пруссии. И пропал без вести.

Так сложилось, что педагогическую профессию сыновья Бориса Воронина не унаследовали. Однако прошли, конечно, службу в армии по призыву.

Валерия Воронина в конце 50-х годов после московской школы авиационных механиков распределили в Ярославль, направили в полк авиационным механиком на самолете МИГ-17. Полк входил в состав противовоздушной армии, командовал которой трижды Герой Советского Союза Покрышкин. Эта армия участвовала в боях в Северной Корее.

Одним из летчиков полка, с которыми довелось служить Валерию Воронину, был Борис Волынов. Вскоре стало известно, что Волынов зачислен в первый отряд космонавтов. Ныне дважды Герой Советского Союза Борис Валентинович Волынов остается единственным здравствующим участником первого, Гагаринского отряда космонавтов.

...Поколения внуков боевые действия тоже коснулись. Тяжелую потерю в 1985 году понесла семья не только в связи с кончиной фронтовика Бориса Николаевича Воронина. В том же году в Афганистане погиб его внук, старший сын дочери Альбины Борисовны Михаил Тихонов.

Выпускник 11-й школы города Владимира ушел на Афганскую войну добровольцем. Вот строки о нем из «Книги памяти»: Тихонов Михаил Владимирович, родился 17 июня 1963 года во Владимире. Рядовой, старший радиотелеграфист экипажа радиостанции погранвойск. Оказывал интернациональную помощь народу Республики Афганистан, неоднократно участвовал в боевых операциях. При выполнении поставленных задач проявил себя смелым, мужественным воином. 25 января 1985 года погиб в бою с мятежниками в районе г. Джелалабад. Награжден орденом Красной Звезды (посмертно). Похоронен на городском кладбище г. Владимира».

А уже совсем недавно один из правнуков Бориса Николаевича отслужил срочную в Курской области. Так продолжается семейная традиция, когда воинский долг зовет служить Родине с оружием в руках.

Как рассказали в Главном управлении МЧС России по Владимирской области, площадь пожара составила 20 квадратных метров.

Из дома с помощью дыхательных устройств было спасено 12 человек, еще 20 человек эвакуировано. На пожаре пострадали 3 человека.

Дознаватели МЧС России выясняют причины возникновения пожара.