В предвкушении Евтушенко

Моя первая книга Евтушенко
В начале 60-х Евтушенко был уже широко известен в СССР и за рубежом. А я учился на третьем курсе Горьковского мединститута. Некоторые наши занятия проходили по соседству с небольшим книжным магазином, куда я частенько захаживал. Как-то, просматривая план издательства «Молодая гвардия» на 1962 год, я заметил: весной предполагается выход новой книги Евтушенко «Взмах руки» тиражом в 100 тысяч экземпляров. Тут же на почтовой открытке с адресом общежития мединститута оформил заказ. Он был вторым по счету.
Настал май. Из «Книжного обозрения» узнаю, что рукой Евтушенко уже «взмахнул». Как там мой заказ? Пошел в магазин.
- Да, была книга, - отвечал продавец, - всего несколько экземпляров.
- Но ведь мой заказ второй по счету, - настаивал я. ‑ Поищите мою открытку.
Решив, что от настырного студента не избавиться, продавец пошла к заведующей. Та, порывшись в подсобке, вынесла припрятанную для кого-то книгу. Я победоносно покинул магазин.
«Взмах» стал первым из моих евтушенковских раритетов. В нем ровно 150 стихотворений, да каких! Помню, ушел в парк, открыл синеватый с серебристым заголовком томик. Читал около трех часов, не мог оторваться. Лишь в сумерках возвратился в общежитие, книгу положил под подушку ‑ чтоб не увели…
Сейчас у меня в библиотеке более 15 поэтических сборников Евгения Александровича, несколько с его автографами. А в двух моих книгах есть страницы, посвященные Евтушенко.
Как Евтушенко подвез меня до Курского вокзала
В начале 80-х в московском Доме художника открылась фотовыставка Евгения Евтушенко. Я был наслышан о ней. В один из наездов в столицу отправился туда - хотелось увидеть мир глазами большого поэта. А еще я знал о его фотоувлечениях от моего друга, нижегородского судмедэксперта Наума Шинкарева. Шинкарев сам превосходный фотохудожник, он был вместе с Евтушенко в экспедиции, прошедшей многокилометровый путь по реке Лене от истока до впадения в океан. Он рассказывал о том путешествии, привез новые, еще нигде не печатавшиеся стихи поэта и много фотографий.
Я уже заканчивал осмотр выставки, и среди фото заметил пару увиденных у Шинкарева. Вдруг началась суета. Появились телевизионщики с камерами, оказалось, что ожидается сам Евтушенко. Решил задержаться. Где-то через полчаса появился поэт. Одет раскованно: белая рубашка с ярко-красными клубничинами контрастировали с вельветовыми брюками. Далее - телесъемка, короткое интервью Евтушенко.
Поэт уже собрался уходить, но я обратился к нему:
- Евгений Александрович, я заметил тут и фотографии, которые видел у Наума Шинкарева из Нижнего Новгорода.
- Так вы знакомы с Шинкаревым! - воскликнул Евтушенко. ‑ Признаюсь в плагиате. Тут три его снимка. Превосходные по сюжетам. Я и не смог удержаться, чтобы не обнародовать, - естественно, без смущения добавил он. ‑ Кстати, у меня в машине есть плакаты о фотовыставке, могу презентовать вам и Науму.
У входа в Дом художника стояла видавшая виды черная «Волга». Евтушенко открыл багажник, достал плакаты, на которых изображена одна из лучших фотографий выставки «Три башни». А поскольку я торопился на Курский вокзал к электричке, Евгений Александрович вызвался меня подбросить. Едем, беседуем. Узнав, что я из Владимира, Евтушенко сразу оживился и не без юмора произнес свою знаменитую фразу:
- Меня дважды как персону нон грата выгоняли из двух разных мест ‑ секретарь обкома Шагов - из Владимира и Пиночет - из Чили…
На прощание он передал приветы Шинкареву, пригласил нас в Переделкино. Мы с Наумом собирались туда, но в заботах все откладывали. А через год Шинкарева не стало…
Поэт в России ‑ больше, чем поэт
Эти крылатые строки - из поэмы Евтушенко «Братская ГЭС». Они стали не только поэтическим, но и его гражданским кредо. С конца 50-х популярности поэта способствовали многочисленные выступления в СССР и за рубежом, собиравшие полные залы и стадионы. Но вот в 1963 году Евтушенко опубликовал в западных изданиях свою «Преждевременную автобиографию». Поведал то, чем было переполнено его сердце: о «наследниках» Сталина, о литературной бюрократии, о праве писателей и людей искусства на разнообразие стилей вне жестких рамок, о необходимости открытия границ, об антисемитизме.
Публикация за границей взрывного произведения была подвергнута резкой критике на пленуме Правления Союза писателей СССР и в СМИ. «Автобиография», ходившая тогда в рукописях, и по сей день как ценная реликвия хранится в моем архиве.
Сам 30-летний поэт недоумевал: «Моя автобиография», как мне кажется, вызвала всплеск новой надежды левых сил в Европе после депрессии, вдавленной в души гусеницами наших танков в Будапеште 1956 года. Посол СССР во Франции на приеме в тосте за меня сказал, что я заслуживаю звания Героя Советского Союза. Во франкистской Испании моя автобиография была запрещена как коммунистическая пропаганда. Я по наивности своей думал, что меня в Москве встретят чуть ли не оркестрами…».
Схожая история повторилась в 1971-м, когда поэт приехал во Владимир. Высокие партийные «товарищи» предупредили Евтушенко: читать только уже опубликованные стихи, ничего еще не напечатанного. Но Евтушенко не был бы Евтушенко. В переполненном зале ДК ВТЗ он прочел несколько новых стихотворений. Итог известен: поздним вечером того же дня Евгения Александровича попросили уехать из Владимира, хотя назавтра он должен был выступать в цехах перед рабочими тракторного завода. Мне довелось присутствовать на том скандальном вечере, а позднее еще на двух встречах в Переделкино, где поэт читал стихи в доме-музее Булата Окуджавы.
Евтушенко многогранен. Он не только выдающийся поэт, но и прозаик, публицист, сценарист, режиссер, актер. Вот несколько его «камешков на ладони», по образному выражению Владимира Солоухина.
«Народу надо напоминать, что он ‑ народ. Напоминает война, литература напоминает». «На теле крест носить не обязательно, главное, чтоб он внутри был». «Земной шар большой, а жизнь человеческая маленькая. Она маленькая и без войн и болезней, но войны и болезни еще больше уменьшают ее». «Я горд, что я не наблюдатель, а участник в героической борьбе моего народа за будущее». «Как поэт я всегда хотел соединить в себе что-то от Маяковского и Есенина. И я очень многому научился у Пастернака». «Мы с женой смотрим все последние дни все, что происходит на Украине. Рыдания сдерживаем ‑ и жена, и я…»
Владимирцам, а в особенности - поклонникам футбола будет интересно узнать, что тогда по дороге к Курскому вокзалу мы с Евтушенко вдруг заговорили об этой игре. Начал я - ведь незадолго до этого в двух номерах «Футбола-хоккея» была напечатана точная, как удар «в девятку», статья Евгения Александровича «Играйте в гол!»...
- Футбол ‑ это мое детство, юность, - с ностальгией заметил Евтушенко. - Я и сейчас бываю на матчах, постукиваю по мячу в Переделкино. Как-то пригласил к себе великих: Хомича, Понедельника, Сальникова... Мы играли с местными парнями, запоминающаяся сложилась игра…
И вот держу в руках книгу Евтушенко «Моя футболиада». Стихи, проза, фото… Трудно оторваться! По собственному признанию, Евгений Александрович писал книгу о футболе около 40 лет... - Я вовсе не против тех, кто интересуется футболом, я против тех, кто ничем, кроме футбола, не интересуется, - пишет Евтушенко. - Если сравнивать футбол с поэзией, было бы дико, если бы поэт, написав в середине начатого стихотворения одну или две хорошие строчки, потом начал искусственно сдерживать темперамент, чтобы «сохранить достигнутый результат». Я профессиональный поэт, но увиденный мной хороший футбол дает мне силы для работы.
- Вот и выходит, - замечает профессор Виктор Малыгин, побывавший на юбилейном творческом вечере поэта в Москве и поддерживающий с ним тесные дружеские отношения, - что среди поэтов и писателей, писавших не только о футболе, ‑ бесспорный центрфорвард великой русской литературы Всеволод Бобров. Нам, владимирцам, посчастливится в этом убедиться!

Марк Фурман,
член Союза российских писателей